35-й год моей жизни, или два дни ведра на 363 ненастья (Стр. 350). «Звенья», IX. М., 1951, с. 27, 29, 33–34, 43–45, 48, 51, 53, 56–58, 60–64, 66, 71, 73, 75, 78–79, 88, 92, 99–101.
Иван Дмитриевич Якушкин (1793–1857) — воспитанник Московского университета, участник Отечественной войны 1812 г., с 1818 г. в отставке с чином капитана; декабрист, член Союза Благоденствия и Северного общества.
С Пушкиным Якушкин познакомился в начале 1820 г. у П. Я. Чаадаева и, по-видимому, встречался с ним в кругу будущих декабристов; во всяком случае, в десятой главе «Евгения Онегина», вспоминая дружеские сходки у И. Долгорукова и Н. Муравьева, поэт поставил себя рядом с Якушкиным, — там, где «сбирались члены сей семьи»,
В Каменке — поместье Давыдовых-Раевских — Пушкин гостил с середины ноября 1820 г. до начала марта 1821 г. Во время пребывании Пушкина там происходили совещания заговорщиков, собравшихся в Каменке по пути в Москву на съезд членов Союза Благоденствия. Если вопросы реорганизации тайного общества на строго конспиративных началах обсуждались без присутствия Пушкина и других лиц, не являвшихся членами Союза Благоденствия, то разговоры о западноевропейских революционных событиях, о восстании лейб-гвардии Семеновского полка велись, конечно, открыто, при всех.
«Время мое протекает между аристократическими обедами и демагогическими спорами, — писал Пушкин Н. И. Гнедичу 4 декабря 1820 г. из Каменки. — Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразная и веселая смесь умов оригинальных, людей, известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. — Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов» (XIII, 20).
В письме своем Пушкин мог лишь вскользь намекнуть на то, что происходило в Каменке; зато в его неоконченном послании к В. Л. Давыдову (1821) мы отчетливо слышим отзвуки острых политических дискуссий, волновавших хозяев и гостей Каменки. «Хотя Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере», — авторитетно свидетельствует П. А. Вяземский (Стар. и нов., т. VIII, с. 42).
Накал политических страстей в Каменке дошел до такого предела, что спор о выгодах и неудобствах тайного общества в России происходил даже в присутствии непосвященных. Мемуарист объясняет это тем, что заговорщики хотели усыпить подозрение Александра Раевского (которого они опасались), обратив в конце концов весь разговор в шутку. Вряд ли им удалось окончательно убедить А. Н. Раевского в том, что заговора не существует; по-видимому, и Пушкин не поверил в разыгранный фарс, — он лишь понял, что ему не доверяют. Внук декабриста Волконского сообщал, что, по семейному преданию, его деду «было поручено завербовать Пушкина в члены тайного общества; но он, угадав великий талант и не желая подвергать его случайностям политической кары, воздержался от исполнения возложенного на него поручения» («Русская мысль», 1922, май, с. 71). Можно сомневаться в буквальной точности этого предания; требования конспирации вряд ли допускали прием в члены общества человека ссыльного, находившегося под неустанным правительственным надзором. Но рациональное зерно в этой семейной легенде безусловно имеется — декабристы считали Пушкина своим единомышленником. Недаром Якушкин категорически заявляет, что ненапечатанные вольнолюбивые стихотворения Пушкина широко известны, что «в то время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть».
Рассказ Якушкина о его встречах с Пушкиным в Каменке, хотя и записан значительно позже происходивших событий — в 1854 г., — вполне достоверен (об этом см.: С. Н. Чернов. У истоков русского освободительного движения. Изд. Саратовского университета, 1960, с. 44–45). Впервые он был напечатан в изданиях Вольной Русской типографии в Лондоне в 1861–1862 гг.