Пушкин обнаружил, что его рука сжимает под сюртуком рукоять пистолета. Он смущенно разжал пальцы и увидел, как барон, крутя головой и бормоча себе под нос что-то безусловно ругательное, убирает обратно в трость длинный клинок.
- Что это? - спросил граф хладнокровно.
- Результат наших совместных с Гаррахом поисков. В свое время мы метнули жребий, и истуканчик достался мне, чего Гаррах мне так и не простил… И, кстати, зря. Тот, кто помог нам его раздобыть, клялся всем на свете, что это и есть некая модель, пробный шар безвестного создателя Голема… да, вот именно безвестного, потому что Бен Бецалель тут вовсе ни при чем… Может быть, тот человек был прав, и это в самом деле проба сил творца настоящего Голема. Не знаю. Одно ясно: эта штука столь же бесполезна, как веселые ящерки в огне. Уж я-то могу утверждать со всей уверенностью, она у меня восемнадцать лет…
- Но вы ж его умеете оживлять! - выпалил барон.
- Толку от этого мало, - преспокойно ответил Грюнбаум. - Всякий раз повторяется одно и то же: истуканчик приходит в движение, но способен пройти не более двух десятков шагов… после чего, если не встретит никакого препятствия, падает и вновь становится мертвее камня. А если попадется препятствие… ну, вы видели.
- Ну а коли ему…
- Подставить ногу? - спокойно спросил Грюнбаум. - Категорически бы вам не советовал, вспоминая мою несчастную кошку… Неприятное было зрелище. Бедное животное оказалось буквально разорвано пополам.
- Я бы на вашем месте выкинул бы эту тварь в речку поглубже, - сказал барон. - Или поработал кувалдой…
- Мне кажется, мой юный друг прав, - сказал без выражения граф.
- Духу недостает, - признался Грюнбаум с ноткой стыдливой беспомощности. - Как-никак, воспоминание о десятках лет, отданных… Вот и храню в шкафу, как влюбленный бережет локон возлюбленной. Так что же, господин граф, будете утверждать, что это обычная глина?
- Пожалуй, не рискну…
Грюнбаум повернулся к нему резко, порывисто, так что полы шлафрока разлетелись нетопырьими крыльями:
- А теперь представьте себе настоящего Голема, рушащего все на своем пути. Уж если эта куколка в мгновение ока переломила вашу солидную дубовую трость… Или вы рассчитываете, что Гаррах ограничится тем, что поместит Голема в стеклянный шкаф и будет остаток жизни гордо демонстрировать, как особенный раритет? Это я перегорел - а наш общий знакомый Густав Гаррах все еще полон неистребимого мальчишеского желания забавляться с любой диковинной штукой, какая только попадется…
Судя по лицу графа, он эти опасения разделял полностью.
- Я, думается, состарился, - продолжал Грюнбаум. - Поскольку в глубине души жажду одного: покоя, неизменности… А это как раз и есть характерная черта старости. Можете думать что угодно о моих побудительных мотивах, но мне, право же, по-настоящему страшно, когда я представляю этого истукана на пражских улочках…
- Кровь и гром! - воскликнул барон. - Но пушка-то его, надеюсь, остановит?
- В конце концов, - сказал граф. - А до того… Где Голем, вам, разумеется, неизвестно?
- Представления не имею.
- А Гаррах знает те заклинания, которыми вы только что привели истуканчика в движение?
- Конечно. Я же говорю, мы вместе этим занимались…
- И сразу возникает множество вопросов, - сказал граф так, словно размышлял вслух. - Может ли это заклинание поднять настоящего Голема? Кто бы знал… - Он решительно встал. - Благодарю вас, Грюнбаум. Сами понимаете, в свете вышеизложенного нам нужно как можно быстрее вернуться в Прагу…
Он вышел первым, не оглядываясь. Молодые люди заторопились за ним, все же не удержавшись от того, чтобы еще раз посмотреть на плавное, завораживающее скольжение клубка саламандр в невысоком пламени. Карета, запряженная парой сильных лошадей, стояла на прежнем месте. Уже почти совершенно стемнело, и кучер зажег оба фонаря.
- Возможно, я крепок задним умом, - сказал граф, когда карета тронулась, - но мне сейчас кажется, что подсознательно к чему-то подобному я был готов. Ох уж этот Гаррах…
- Вы верите насчет Голема? - спросил барон.
- Вы знаете, верю. Случались вещи и удивительнее - ну а в Праге, учитывая историю города, удивляться не следует вообще ничему.
- Прохвост старый! - рявкнул барон. - Я про Гарраха. Каков тихоня!
- Быть может, он не заслуживает таких эпитетов, - задумчиво отозвался граф. - Все-таки он не на службе, не обязан присягой или чем-то схожим… Он, конечно, не злонамерен и никогда не стал бы извлекать личную выгоду наподобие той парочки, за которой мы с вами охотимся. Но мне порой приходит в голову, что бескорыстная жажда познания вроде той, что сжигает Гарраха, еще хуже. Очень уж он уязвлен тем, что ученый мир отвергает его «классификацию» и прочие труды. Теперь представьте, что он и в самом деле обнаружил Голема… и, мало того, сумеет его оживить. Представляете, какой великолепный случай он усмотрит, чтобы отомстить тем, кто, по его собственными словам, погряз в материализме? Лучшей наглядной демонстрации и не придумаешь.
- А последствия?
- Ученые - народ особенный, Александр, - печально сказал граф. - Им важно одно: доказать нечто. А последствия их словно бы и не волнуют абсолютно… Что с вами?
- После всего, что мы только что слышали, кое-что, думается, нужно переосмыслить, - сказал Пушкин. - Я говорю о странном поведении Гарраха. До некоего момента он никуда не спешил, не проявлял нервозности, не пытался от нас отделаться… По-моему, переломным моментом стало как раз упоминание о Руджиери. О нашем Руджиери, нынешнем. О том, что он преспокойно пребывает в Праге. Тут-то, обозревая недавние события, наш профессор и повел себя странно…
- Ага! - сказал барон. - Все совпадает! У него есть Голем… а у итальянского комедианта - фамильное умение двигать статуи. Что-то очень уж многозначительно для простого совпадения… А?
- В том, что вы говорите, есть толк, - сказал граф. - Очень уж здорово все складывается… Итальянец - малый не промах и просто так сотрудничать с незнакомым человеком не захочет… но у Гарраха наверняка найдется немало интересного для взаимовыгодного обмена - я вовсе не о деньгах… Научное честолюбие - это страшная вещь, сжигает как огонь. Гаррах, Гаррах…