– Ваш-шу мать, врачи хреновы! Где вас носит?! Там уже ребенок вылез!
– Бери хирургию! – рявкает Офелия.
Да и сам понял, не дурак. У меня тут же начинают трястись руки. Роды – это страшное дело для бригады «Скорой помощи». Раньше, давно, была специализированная акушерская бригада, но сгинула в водовороте перестройки в связи с урезанным финансированием. Нет, все мы, конечно, изучали в свое время периоды течения родов и тактику родовспоможения вне стационара, но это когда было-то! Мы и алгебру изучали тоже когда-то – а вспомнит сейчас кто формулу квадратного уравнения? Поскольку роды не часто встречаются в нашей работе, навыки и знания притупляются. А страх – обостряется. Проще иметь дело с ножом, торчащем в животе у здорового мужика, чем с этой вот новой жизнью, такой хрупкой и слабой, что и прикоснуться страшно.
Мы врываемся в квартиру, сопровождаемые сочными матюками кожаного парнишки, вихрем проносимся по коридору, спотыкаясь о брошенные на пол вещи. Я толкаю рукой полуоткрытую дверь в комнату. Первое, за что цепляется взгляд – это стонущая девушка, лежащая на кровати с широко расставленными ногами, лужица крови на простыне и канат пуповины, тянущийся к неподвижно лежащему синеватому тельцу.
– Что – дождались? – истерично орет парень куда-то мне в затылок. – Не дышит? Не дышит, б…дь! Суки, гавнючье, передушить вас мало!! Я вас отсюда, твари, живыми не выпущу!!
Я, насколько могу быстро, начинаю разбирать родовой набор, раздираю крафт-пакет, протягиваю Офелии стерильные перчатки. Она, мгновенно натянув их на руки, поднимает младенца за ноги.
– Грушу!
Потрошу второй пакет, выуживая резиновую спринцовку. Офелия вводит ее в нос новорожденного, несколько раз качает, отсасывая слизь, забившую носовые ходы, потом, коротко размахнувшись, бьет его по ягодицам. Бессильно болтавшаяся головка судорожно дергается, и комната оглашается пронзительным воплем.
Слава Богу! Жив, маленький поганец. И, судя по всему, даже доношен – больно уж резво машет ручками и верещит.
Руки у меня дрожат все сильнее, пока я достаю ножницы и пупочные канатики. Выкладываю все это на полотенце, надеваю другую пару стерильных перчаток, на глаз прикидываю десять сантиметров от пупочного кольца новорожденного, завязываю канатики на расстоянии двух пальцев друг от друга, обрабатываю пуповину йодом.
– Потерпи, милая.
– Ой, вы что делаете? – вскрикивает роженица.
– Да лежи спокойно! – прикрикивает Офелия. – А ты воды теплой принеси! Если дома есть марганец – добавь его туда, до слабо-розового цвета, не больше!
Это уже парню. На того вид орущего – живого – младенца подействовал, как ушат холодной воды на самую макушку. Он молча уходит.
Щупаю пуповину на предмет пульсации. Не найдя, аккуратно, но быстро, щелкаю ножницами, перерезая ткани. Девушка только слегка вздрагивает. Брызнувшую ярко-алой кровью пуповину отжимаю пальцами, пока кровь не прекращает течь, затем обтираю ее стерильной салфеткой и обрабатываю края йодом.
– Ой, щиплет!
– Ничего, от этого не умирают, – вяло шучу я. Щиплет ей, блин…
Прибывает миска с теплой, подкрашенной марганцем, водой, внесенная утихомиренным парнем. Офелия Михайловна, вооружившись стерильными тампонами, обмывает мордашку новорожденного, затем, взяв поданные мной салфетки, начинает стирать с медленно розовеющего тельца слизь и околоплодные воды.
– Ты когда родила?
– А?
– Бэ! Родила когда? Сколько времени прошло?
– Минут пятнадцать, наверное.
– Как себя чувствуешь? Голова не кружиться? Тошнит?
– Нет, все нормально.
– А когда у тебя живот заболел? – самым наивным тоном задаю коварный вопрос.
– С неделю.
Офелия яростно сверкнула глазами, не прекращая обтирания хныкающего ребенка.
– И каким местом ты думала? Срок какой у тебя был?
– Тридцать семь недель… Да я думала, что это из-за запора все…
Из-за запора! O, sancta simplicitas[8]! Будучи второй раз беременной, на подходящем уже сроке, она боль в животе списала на запор. Нет слов!
– Ой, тянет что-то там.
– Ясно, что, – бурчит Михайловна, оттесняя меня в сторону.
Действительно, пуповина, все еще перехваченная канатиком, медленно удлиняется, а над симфизом[9] медленно появляется выпячивание.
– Позыв на потуги есть?
– А?
– Ладно, все и так ясно.
Офелия надавливает ребром на область выше лобка – пуповина не втягивается.
– И-слав-те-Господи. Отошла нормально.
– Тянет сильно, – жалуется девушка.
– А ты потужься, – советую я. – Как по-большому ходишь, так и сейчас.
Она послушно напрягает мышцы пресса.
– Давай, давай, сильнее!