— С чего бы? — я даже как-то обиделся. — Наоборот, у меня интерес прорезался. Просто мы с тобой больше не станем делать зелья, которые на людях надо испытывать. Мы с тобой другим займемся.
— Чем? — обрадовался Родька. — Чем другим?
Я сходил в прихожую и принес свой «Самсонайт», из которого достал пяток гвоздей-«соток», которые купил в хозяйственном магазине по дороге домой.
— С детства клад мечтаю найти, — сказал я своим собеседникам. — Так что этим рецептом и займемся со среды. Травы я уже заказал, завтра их привезут, авось к субботе чего и получится. Я к родителям на дачу собрался, там испытания проведу. В городе фиг чего найдешь, а там — кто знает?
— Клады, говоришь? — Вавила Силыч с сомнением покачал головой. — Ну-ну.
Глава пятнадцатая
Ради правды следует сказать, что с гвоздем, который по рецепту Митрия должен был служить инструментом для поиска кладов, мне пришлось изрядно помучаться. Если верить русской народной пословице, то первый блин всегда выходит комом. У меня все получилось ровно наоборот. Приворотное зелье я сделал запросто, с первого захода, а вот этот гвоздь… Ну вот никак он не хотел приобретать необходимые свойства. И еще неизвестно — приобрел в результате или нет. Визуально — да, к пятнице мы с Родькой наконец добились того, что результат наконец-то совпал с описанием, данным в книге, но что до содержания — тут фиг знает.
Если верить записям, верхняя половина этого самого гвоздя должна была стать серебряной, а нижняя, та, что острие, — золотой. Не в прямом смысле, разумеется, а окраситься в эти цвета. Ну оно и понятно. Если бы Митрий нашел способ железо в золото или серебро превращать, то ему бы смысла не было клады искать, ему бы и так хорошо было. И мне сейчас тоже. Можно было бы на работу не ходить.
Так вот — десяток гвоздей мы загубили, прежде чем из мутной жижи явился на свет практически эталонный экземпляр, двухцветный, как карандаш. Все как было написано — шляпка и то, что под ней, светлое, а низ блекло-желтый.
У меня прямо в душе птицы запели. Я, если честно, даже начал подумывать плюнуть на это дело, особенно после того, как один из гвоздей превратился в ржавчину прямо у меня в руке. Чем я потом весь вечер ее только не тер — и мылом, и пемзой, и даже кухонными моющими средствами — все без толку. Она въелась в нее намертво, и только к сегодняшнему дню начала сходить. Жутко дискомфортная история вышла, и на работе девчонки на мою руку нехорошо косились.
— Красиво, — Родька даже причмокнул, глядя на результат наших трудов.
— Что да, то да, — я повертел гвоздь в руках. — Но не это главное, вопрос в другом — он работает или нет?
Если верить все тому же Митрию, технология использования этого гвоздя была проста. Надо было зажать его в ладони и неторопливо ходить по тем местам, которые ты считал перспективными в плане поисков сокрытых в земле сокровищ. Если гвоздь дернется в руке верхним концом, тем, где шляпка — серебро где-то рядом. Если острием — золото. Чем ближе к кладу, тем сильней он будет шебуршиться в руке. Найдя точку наибольшей активности, подбрасываешь его вверх, сказав при этом: «Небо да земля, укажите, где казна». Где гвоздь в землю воткнется, там и копай. В общем — эдакий старорусский примитивный металлоискатель.
Подумав маленько, я сбегал в комнату и взял из шкафа свое обручальное кольцо. В свое время после развода я выбрасывать его не стал, рассудив, что это не слишком разумно. Может, я в старости из него себе зуб золотой сделаю?
Положив кольцо на стол, я зажал в руке гвоздь и вытянул ее вперед.
Никакого эффекта.
— Так оно в земле не укрыто, — резонно заметил Родька. — Стало быть — не клад.
— Разумно, — согласился с ним я, и подошел к подоконнику, на котором у меня стоял горшок с денежным деревом. Оно у меня от Светки осталось. Была еще герань, но она окочурилась от хронического неполива, забывал я за растениями ухаживать. Не из вредности, просто по жизни. Так вот — герань сдохла, а денежное дерево выжило. Крепкое оказалось, волевое.
Я прикопал кольцо в земле и повторил эксперимент. Результат тот же — ничего.
— Дурака валяете, — послышался голос Вавилы Силыча откуда-то сверху, судя по всему — из вентиляционной шахты. — Александр, это же твое кольцо. Стало быть, хоть куда его суй, оно кладом для тебя не станет. Клад — это чужое, которое ты хочешь сделать своим. Вот ежели ты это кольцо зароешь, а гвоздь кому другому отдашь, то он его, может, и найдет.
Я сел на табуретку и задумался. Опять же, все верно сказано. Значит — только полевые испытания могут дать тот или иной результат.
— Послушай меня, — голос подъездного раздался уже из-за холодильника, а после появился и он сам. — Не связывался бы ты с кладами, нет в них ничего хорошего. А особенно в тех, что старые, давно в землю положенные. Кто знает, что там за злато-серебро лежит, кто его закапывал, как оно к этому человеку в руки попало? Добро, если его купчина положил, чтобы сберечь. А если нет? Если лихой человек, и пришло оно к нему через смертоубийство? Опять же — закладные клады есть, на кровь запечатанные. Ты его возьмешь, а за тобой потом мертвяк начнет шататься, его сторож. И пока тебя со света не сживет, не успокоится. Это у вас в кино все хорошо получается — нашел котелок с монетами и богатеньким стал. На деле все не так легко выходит.
— Вавила Силыч, да мне не золото важно, — попытался успокоить его я. — Мне интересно понять — работает эта штука или нет.
— Не слышишь ты меня, — печально констатировал подъездный. — С тем зельем не послушал, и теперь не желаешь. Не получится тут только попробовать и все. Добро, если ты не найдешь ничего, но если повезет, то не остановишься, пока клад не возьмешь. Ты, Александр, человек, а люди до золота да серебра жадные, не переделаешь вас. А с кладом тем ты и все его горести себе заберешь.
— Заговоры есть, — подал голос Родька. — Специальные, с которыми клады забирать надо, чтобы зло оставить там, где они лежали. Я как-то раз его слышал от того хозяина, что был до того хозяина, за которым был Захар Петрович. Давно, в общем. Вышло так, что нам деньги нужны были очень, вот он клад и взял в дубовой роще. Старый был клад, на коня заговоренный.
— На коня? — не понял я.
— Когда его клали в землю, то на том месте коня убили и кровью его сокрытое полили, — пояснил Вавила Силыч. — Он с того момента его стражем стал. Хозяина не тронет, а любого другого в могилу свести сможет.
— Верно-верно, — подтвердил Родька. — Так вот хозяин его душу сначала заговором связал, чтобы он сразу из ямы не выбрался, а после другим заговором ее отпустил. И только потом все себе забрал.
— Как же все непросто, — запечалился я. — Казалось бы — нашел клад, выкапывай его да забирай. Нет, и тут намудрили со своим фольклором.
— А ты как думал? — по-моему, даже обиделся Вавила Силыч. — Что-то из ничего не возникает. Это мудрость, Александр, вековая мудрость, а никакой не фольклор. И память. Раньше всякий мальчишка про это знал, потому как с детства ему отец да дед про это рассказывали, а он потом про то же своим детям говорил, и внукам. А вы беспамятные… Живете как бабочки-однодневки, и знать ничего не желаете.
Он замолчал, уставившись в пол.
— Да я ничего такого, — мне стало неловко перед подъездным за нас, горожан, покона не ведающих. — Я же тебя слушаю, просто…
— А-а-а-а! — отмахнулся тот. — Пока сам не обожжешься, все равно не поймешь. Вон с тем-то зельем как вышло? Добро еще, что все на службе обошлось.
Это да. Вроде обошлось. Ни Чиненкова, ни даже Силуянов меня не дергали, что же до прочих соратников, то они уже на следующий день забыли о том, что накануне в цоколе что-то происходило, поскольку нашлась новая животрепещущая тема для обсуждения на перекурах и перекусах. Жанка Слепнева умудрилась раздолбать передок своего «ниссана», который только на той неделе купила в кредит, и этот факт требовал всестороннего рассмотрения.
Что до Романовой — она вышла на работу как ни в чем не бывало и, похоже, на самом деле ничего не помнила. По крайней мере, когда я столкнулся с ней на лестнице, неприязни в ее взгляде было ровно столько же, сколько и всегда, не больше и не меньше.