— Первую помощь-то ему оказали? — обеспокоился я о судьбе незнакомого мне невезучего Кузьмича.
— Само собой, — заверил меня Вавила Силыч. — А как же.
— А вообще — не такой он и страшный, этот удав, — заявил мне Родька, ополовинив стакан с пенным напитком и потерев нос, в который, похоже, ударили газы. — Я вот как-то давно в болотах на полоза наткнулся, когда туда по клюкву ходил с тогдашним хозяином — вот тот да, тот очень страхолюдный. И поздоровее будет, в смысле — подлиннее.
— Ну ты просто сетчатого питона не видел, — резонно заметил я. — Боюсь, перед ним и полоз спасует. Да и анаконды вроде тоже длиной в два этажа бывают.
— А они на золото навести могут, эти твои анаконды? — со скрытым превосходством поинтересовался Родька. — Или в молодца перекинуться и девку под землю увести, чтобы там ее, значит, того? Вот то-то. Наш полоз — он не прост. А эти — просто змеюки безмозглые.
Читал я про этого полоза. У Бажова или еще где. Вот только в наших местах данное диво не водится вроде, он то ли в Сибири, то ли на Урале обитает. Помотало Родьку по стране, однако.
— Еще он очень тяжелый был, — Вавила Силыч допил стакан и наполнил его снова. — Пока до четырнадцатого дома дотащили, все умаялись. Ну это ладно. У тебя-то как? Нашел чего?
— А как же, — я достал из кармана полтинник и крутанул его на столе. — Вот, целую одну монету.
Родька цапнул денежку, остановив ее кружение, куснул ее и сказал подъездному:
— Серебро. С примесями, но настоящее.
— Негусто, — заметил Вавила Силыч лукаво.
— Да, — поддержал его мой помощник. — Хозяин, а чего так мало? Всего одна денежка?
— И её хватит, — потрепал его по голове я. — Не все надо брать, что в земле лежит. И вообще, жадность — плохое чувство.
— Меня послушал, сам додумался или еще кто подсказал? — проницательно спросил подъездный.
— Всего понемногу, — не стал скрывать я.
А после рассказал им о том, что случилось со мной накануне.
— Зря от перстня отказался, — дослушав меня, практично заметил Родька. — Аметист — хороший камень, особенно если чистый, с ним много чего интересного сделать можно. И в земле он полежал, это очень хорошо. Изумруд — тот в земле силу свою теряет, не любит ее. А аметист наоборот.
— Дурень ты, — отвесил ему подзатыльник Вавила Силыч. — Испытывал его лесовик, неужто не понял? Они всегда так — вроде человека из леса уже отпустили, этот бедолага уже просвет среди деревьев видит и лай собачий слышит, радуется, что вышел к людям, а лесовик хлоп — и по новой его в чащу завернет. Вот и тут то же самое — этот пенек лесной Сашу нашего вроде как хвалит, а сам в последний момент ему ловушку устраивает. Согласись он — и кто знает, что было бы.
Значит, правильно я поступил, если и подъездный той же точки зрения придерживается.
— Да и не в этом суть, — Вавила Силыч побарабанил узловатыми пальцами по столу. — Главное в другом. Честно скажу, Александр — как по мне, так не лучшая тебе досталась доля. Близ мертвых жить не каждый сдюжит.
— Так у меня и в планах нет близ них жить, — даже немного опешил я.
— Коли с ними вожжаться начнешь, так они все одно где-то поблизости отираться станут, — заявил подъездный. — Ты не забывай, не все мертвые на кладбищах лежат. Знаешь, сколько их по городу неприкаянно бродит? У-у-у-у! А как в силу войдешь, так они тебя чуять будут и тянуться, как мотыльки к свету.
Такое мне в голову даже не приходило, хоть вроде и лежало на поверхности. Этого мне не надо.
— Но то, что сила тебя сама вела — это хорошо, — подытожил Вавила Силыч. — Это значит, что принимает она тебя. Хоть что-то. Ты чего посмурнел?
— Да о мертвых задумался, — признался я. — Не хочу я, чтобы они тут шлялись. Я по ночам спокойно спать люблю.
— Заклинания есть специальные, и наговоры тоже, — влез в разговор Родька. — Чтобы, значит, они в дом не вошли. Не боись, хозяин, придумается что-нибудь.
— Вавила Силыч, а ты о Хозяевах кладбищ мне не расскажешь? — напрямую задал я подъездному вопрос, который меня интересовал более всего. — Кто они такие?
Я был уверен в том, что похода на погост, а то и не одного, мне не миновать, а потому надо было выяснить, чего там следует ожидать. Следовательно, нужно было подготовиться, то есть — узнать все, что можно. Я уже понял, что, несмотря на то, что о лесных хозяевах, болотниках и прочих повелителях тех или иных мест люди давным-давно забыли, силы и могущества у них меньше не стало.
— Слышал я о них кое-что, — подъездный слез с табурета. — Но что в том правда, а что вранье — не знаю, потому погоди маленько. Пойду, за Кузьмичем схожу, от него в этом вопросе толку больше будет. Он одно время у кладбища жил, значит, знает побольше моего.
— А удобно это? — почесал затылок я. — Он же вроде как от удава пострадал.
— Кузьмича ни одна холера не возьмет, а тем более какой-то там удав, — не без гордости за друга ответил мне Вавила Силыч и полез за холодильник.
— Родь, давай, на стол чего-нибудь поставь, — сказал я своему помощнику. — Колбасу там, сыр. Все-таки человек…. То есть — подъездный в гости придет. Неудобно.
— Тут такое дело… — круглые глаза Родьки уставились в белый потолок кухни. — Мы же у нас здесь к охоте готовились, обсуждали всякое. Этот… План операции разрабатывали. Вот.
Я все понял, подошел к холодильнику и открыл дверцу. Так и есть. Все та же ледяная пустыня. Даже кетчупа нет. И масленка куда-то пропала. Правда, три кубика «Магги» по-прежнему на месте.
— Н-да, — я закрыл дверцу. — Придется в магазин идти. Лениво, но надо.
— Ругаться не будешь? — то ли спросил, то ли удивился Родька.
— А надо? — уточнил я.
— Наверное, — подумав, ответил мой помощник. — А то разболтаюсь совсем. Я могу.
— Ну, значит, неделю сидеть тебе без газировки, — строго заявил я. — И без сладкого.
Не знаю, насколько это для него страшное наказание, но ничего другого мне в голову не пришло.
Родька помолчал, почесал за ухом и спешно допил свой квас, как видно, рассудив, что я и его у него могу отобрать.
Минут через пять за холодильником зашуршало, и оттуда вылез Вавила Силыч, с еще одной пластиковой бутылкой кваса, а следом за ним на кухне появился и пресловутый Кузьмич.
Выглядел он постарше нашего подъездного, был повыше ростом и имел внушительных размеров лысину, на которой красовался пластырь, налепленный крест-накрест. А еще он отличался от Вавилы Силыча цветом. Наш подъездный был коричневый, как желудь, а этот скорее сероватый, как осиновая кора.
— Кузьмич, — протянул мне свою ладонь дважды пострадавший от удава бедолага. — С пятого подъезда я.
— Знаю, — пожал я его конечность. — Наслышан. Мне вон та парочка все рассказала. А имя-то есть у вас? Как-то неудобно просто Кузьмичом звать.
— Анатолий, — проворчал тот. — Но ты как все именуй, я давно привык.
Судя по всему, был Кузьмич не очень разговорчив, поскольку фразы свои он как бы обрубал, как видно, считая, что основное сказано, а там пусть собеседник сам додумывает.
— Рад бы чем угостить, да в холодильнике пусто, — развел руками я. — Хреновый я хозяин.
Вавила Силыч бухнул на стол бутылку квасу, а после виновато глянул на меня. Я улыбнулся и подмигнул ему, давая понять, что не в обиде за разорение холодильника.
— Отобедал уже, — сообщил Кузьмич и неодобрительно глянул на Родьку, который сразу потянулся к квасу. — Благодарствую.
Тот мигом отдернул лапы от бутылки и метнулся за стаканом для гостя.
— Гоняй его, — посоветовал мне Кузьмич, ткнув пальцем в моего помощника. — А то на шею, стало быть. Да. Ишь, пройда такая!
Потом он степенно пил квас. Медленно, дергая кадыком, стакан за стаканом. Отдувался, отфыркивался, вытирал пот, стекающий с лысины.
— Жарко, — после третьего стакана сообщил он мне. — Душно тут, в городе. Сколько лет живу — а все никак не привыкну. У нас-то в деревне…