Разумеется, все эти безответные вопросы встанут после возвращения твоих предков с регистрации их брака в Конотопском ЗАГСе, но мы не пойдём туда за ними, мы делаем крутой разворот, чтобы отследить линию происхождения отца твоего деда.
~ ~ ~
А линия эта проста, незатейлива и, фактически, совсем приземлённая линия. Короче, Михаил Огольцов мужичьей был породы…
Во глубине земли Рязанской находится районный центр Сапожок, в девяти или одиннадцати километрах от которого (смотря у кого спросишь) расположена деревня Канино. Мой отец любил похвастать, что в лучшие времена в деревне насчитывалось до четырёхсот домов.
Ложбина с неспешным беззвучным ручьём делила деревню на «ихних» и «нашенских». В старые добрые сходился народ на покатые берега для забавушки, кулачного боя «Стенка на Стенку». В аттракционе коллективного мордобоя, мужики из двух концов деревни упоённо крушили ряхи друг другу, по случаю какого-нито церковного праздника или же просто отметить светлое воскресенье. Да, знал народ толк в стимулирующих развлечениях…
Отшумело. Быльём поросло. Неясным преданием стал Алёха-Шорник, легендарный боец и послушливый сын. Но уж тятька—ух! – держал его в строгости. «Эт, куды?»– шумнёт бывалоча, – «Шибко богатый, сукин сын? Ну-кыть, работай, давай!» И могучий сукин сын тридцати трёх годов от роду, клонит широкие плечи над недоконченным конским хомутом, тычет шилом, дратву тянет, а сам весь там, на ристалище у ручья, откуда бегут запыханные мальцы со сводкой о боевой обстановке. «Ой, Алёша! Ох, и жмут ихние! Ломят нашенских!»
Но отец только—зырк! – и Алёха помалкивает, сопит над своей работой. И только когда в избе услышатся «н-на!», «хрясь!», «плюсь!» упорного отступления вдоль улицы, отец уже не выдержит боле. Подхватится на ноги, подскочит к Алёхе и – хлобысть кулаком его в ухо. «Блядь! Нашенских ломят тама, а этот тут расселси, распрое…» Конца фразы Алёха не слышит, он уже за дверью, задворками и огородами оббега́ет битву Стенок, потому что правила запрещают атаку противника с тыла, это потеха честная… «Алёха вышел!» и у наших открылось второе дыхание, а из «ихних» кой-кто уже загодя валится наземь, потому как по правилам лежачих не бьют. А Алёха, глубоко сосредоточенный, вышибает стоячих одного за другим, а и без единого «распрое…» совсем даже… Да, гремела деревня…
Коллективизация сельского хозяйства в СССР положила край этим невинным игрищам, а мудро спланированный Великий Голод, призванный закрепить революционные преобразования в жизни деревни, прикончил Алёху, ну и тятьку его тоже прибрал, куда ж денется…
Мать моего отца, Марфа, застала жизнь при Царе, потому что к моменту Великой Октябрьской Социалистической Революции ей уже исполнилось десять лет. Десять лет спустя она была замужем за Михаилом Огольцовым, чтобы родить ему троих детей – Колю, Сергея и Александру (именно в таком порядке).
Фазу коллективизации Михаил пережил, но Голодомор его добил и осталась Марфа матерью-одиночкой. Она готовила суп из лебеды и менее съедобных трав, тело её и её детей опухало от голода, а где пальцем надавишь так потом ямка и держится, но выжили.
Затем наступила эра каторжных работ в обобществлённом хозяйстве, оно же колхоз, оплачиваемых грошовыми «трудоднями». Жизнь вертелась вокруг этих «трудодней»—они на ¾ выплачивались натурой, продуктами произведёнными рабским трудом деревенских на колхозном поле—и сходок в колхозный клуб, куда дважды в месяц привозили Советские кинофильмы: «Ленин в Октябре», «Свинарка и пастух» и тому подобное… Чтобы смотреть кино бесплатно, деревенские пареньки крутили, в очередь, коленчатый рычаг динамо-машины, которая вырабатывала электричество и привозилась на грузовике вместе с проектором и катушками кинофильмов в ведёрных банках из жести.
Летом 1941, Товарищ Иосиф Сталин ввёл народ в изумление своими словами по радио, «дорогие братья и сёстры», это ж как если Господь Всемогущий тебя за родственника вдруг признал. Дальше он объявил про вероломное нападение Фашистской Германии на Советский Союз и мужиков поголовно угнали на войну.