Выбрать главу

…Мама, одна или с подругами, или с соседками…

…а это Наташка задрала нос кверху, глаза вправо—а что это? что это там? – ну а бантик в одной из косичек, конечно же, уже растрепался…

Кроме фотографии, Папа занимался ещё радиоделом, потому и выписывал журнал Радио, полный всяческих радиосхем… Мне нравился запах плавящейся канифоли на кухне, когда он работал паяльником собирая какую-нибудь из журнальных схем.

Однажды он собрал радиоприёмник чуть больше, чем футляр фотоаппарата ФЭД-2. Сначала, это была коричневая плата с припаянными к ней радиодеталями, потом он сделал фанерный ящичек, отполировал его и покрыл лаком, а плату спрятал внутри. Снаружи остались лишь две круглые ручки – одна для включения и регулировки громкости, а вторая для настройки на радиостанцию. Потом он пошил чехол для приёмничка из тонкой кожи, потому что умел работать шилом и знал как из обычной нитки делать дратву с помощью смолы и воска. В конце, он пришил тонкий ремешок футляру – вешаешь на плечо и гуляй под музыку, а руки свободны… Позднее, Папа соорудил специальный станок на табурете для переплёта книг и переплёл свои подшивки Радио по годам. У него просто золотые руки.

И у Мамы руки, конечно, тоже золотые, потому что она готовила вкусную еду и шила на машинке Зингер, и раз в неделю делала генеральную стирку в стиральной машине «Ока». Иногда она доверяла мне выжимать воду из стирки кручением кривой ручки наверху машины. Суёшь кончик выстиранной вещи между двух резиновых валиков, начинаешь крутить ручку и вещь проползает между валиков, которые выжимают воду из неё обратно в машину. А с обратной стороны вещь выходит сплющенная, влажная, но отжатая.

Но развешивать стирку это работа для взрослых, потому что во Дворе нет бельевых верёвок и всем приходилось сушить свои стирки на чердаках своих зданий. Только Папе под силу поднять по вертикальной лестнице таз влажной стирки и просунуть его в лаз на чердак.

Однако своими сильными золотыми руками он однажды создал себе долговременную проблему. Это когда сделал «жучок» внутри электрического счётчика, чтобы тот не крутился, даже если везде горит свет, а ванной гудит стиральная машина… Папа называл это «экономия», но очень переживал, что контролёры нас поймают и выпишут штраф. Зачем так мучить себя из-за какой-то экономии?.

А Мама никогда не делала необдуманных поступков, кроме тех жёлтых вельветовых шортов на помочах, которые пошила мне в детский сад. Как я их ненавидел! И, как оказалось, не зря – именно в тех гадских шортах меня чуть не загрызли те людоедские рыжие муравьи…

~ ~ ~

В одну из своих одиночных прогулок, я вышел на поляну и сразу почувствовал – тут что-то не так. Но что именно?. Ага! Этот прозрачный дым никак не вписывается в обычную картину леса. И уже после этого я увидал язычки пламени, почти прозрачные в ярком свете солнца. Они трепыхались и обугливали кору на близкой Берёзе и ползли по толстому ковру давнишней хвои на земле. Эге-ге!. Так это же лесной пожар!.

Сперва я пытался затоптать огонь на иглах хвои, но тот прятался вглубь, а потом снова выпрыгивал. Однако невысокий Можжевельник с густыми ветвями выдернулся с корнем и дело пошло на лад. Деревце запросто сбивало огонь с древесных стволов и глушило пламя под ногами.

После схватки с огнём и заслуженной победы, я увидел, что выгорело не так уж и много, метров десять на десять. На руках и рубашке чернели полосы сажи, но меня это не расстроило, потому что боевая копоть не грязь. Я даже провёл чёрной ладонью по вспотевшему лбу, чтоб и тот почернел и сразу бы стало видно – вот герой, который спас лес от гибели в огне великого пожара.

Как назло, по дороге домой меня никто не видел, пока я шёл и мечтал, как про меня напишет Пионерская Правда, где напечатали про пионера, который просигналил красным галстуком машинисту поезда о том, что впереди сломался железнодорожный путь.

И только заходя во Двор я, наконец-то, встретил двух прохожих. Они внимательно взглянули на меня, но ни один не догадался спросить: —«Откуда у тебя сажа на лице? Да ты, никак, боролся со огнём лесного пожара, а?»

Дома Мама меня отругала, что хожу таким замазурой и никакая стиральная машина не настирается на меня. Мне было горько и обидно, но я терпел молча…

Летними вечерами дети квартала и мамы малышни, за которыми ещё нужен присмотр, выходили со Двора на окружную бетонную дорогу. Все дожидались подхода взвода из Учебки Новобранцев на их вечернюю прогулку.

Выйдя на бетонное покрытие дороги, солдаты начинали печатать парадный шаг. Словно по волшебству, они обращались в единое создание—сомкнутый строй—с одной общей ногой во всю длину фланга, слитой из десятков чёрных сапог, что слаженно отрывалась от дороги и жахкала на один шаг дальше, продвигая весь взвод на этот один шаг вперёд. Сплочённое создание просто завораживало.