Мама пошла проведать Папу в Госпитале и взяла меня с собой. Папа вышел во двор в синей пижаме, там всех переодевают в такие же. Родители сели на скамейке и сказали мне пойти поиграть. Я отошёл, но не очень далеко и слышал как Мама что-то быстро-быстро говорит Папе тихим голосом. Он смотрел прямо перед собой и повторял одни и те же слова: —«Дети вырастут – поймут».
(…когда я вырос, то понял, что из Конотопа опять пришло письмо с доносом, только на этот раз прямо Папе, а не в Особый отдел. Зачем?!. Ведь это не сулило доносчику улучшения жилищных условий, или каких-то других улучшений быта. Или, может, просто по привычке? Или, может, это вовсе не сосед был?. Просто некоторые люди, когда им плохо, думают что полегчáет, если сделать плохо кому-то ещё. Не думаю, что это срабатывает, но знаю, что есть такие мыслители…
И я ни разу не спросил моих сестру-брата ездил ли с ними в отпуск какой-то дядя, но я знаю, что так и было.
Мама построила свою защиту на контратаке против непутёвого поведения Папы в Крымском санатории, куда он ездил по путёвке профсоюза один, годом ранее. Там он стал таким легкомысленным, что не догадался даже скрыть следы своей легкомысленности и Маме пришлось отстирывать улики с его трусов в стиральной машинке «Ока»…)
Потом Папа выписался из Госпиталя и мы стали жить дальше…
~ ~ ~
В школе наш шестой класс перевели обратно на второй этаж в главном здании. Из-за беспрерывного чтения книг вперемешку с телевизором, времени на домашние задания у меня, практически, не оставалось, учителя меня стыдили, но продолжали ставить хорошие оценки, просто по привычке…
В общественной жизни школы я сыграл роль коня в инсценировке силами пионерской дружины школы. Эта роль досталась мне потому, что Папа сделал большую лошадиную голову из картона и на сцене я представлял конскую голову и передние ноги. Мои руки и плечи скрывала большая шаль, которая прятала ещё одного мальчика, который в согнутом виде держался за мой пояс и исполнял роль задней части четвероногого. На сцене лошадь не говорила никаких слов, потому что просто приснилась лентяю в виде кошмара, чтобы он с перепугу начал хорошо учиться. Постановку мы представили в школьном спортзале, и в Клубе Части, и даже ездили на гастроли за Зону – в клуб деревни Пистово. И повсюду выход коня на сцену вызывал оживление в зале.
Кроме кино в Клубе Части, я иногда ходил в Дом Офицеров, родители давали мне деньги на билет. Там я впервые посмотрел Французскую экранизацию Трёх Мушкетёров.
Перед сеансом в толпе собравшихся в фойе ходили нехорошие слухи, что фильм не привезли и вместо него покажут другое кино, чтобы не возвращать деньги за проданные билеты. Я старался не вслушиваться в жуткую весть и отгораживался от неё сосредоточенным разглядыванием громадного парадного портрета Маршала Малиновского, на полстены фойе, во всех его орденах и регалиях.
(…моё «я» того периода ещё и слыхом не слыхивало про Эдди Мёрфи, и не сомневалось, что мы в одиночку победили Германию во второй Мировой войне, потому что Советские люди в любую минуту готовы умереть за нашу Советскую Родину бросившись под танк или на амбразуру дзота, ну и к тому же у нас имелось непревзойдённое вооружение – «катюши» (то «я» не знало, что все они монтировались на Американских «студебеккерах»)…)
Коллекция разноцветно блестящих кружков, крестов, звёзд—пришпиленных, привинченных, приколотых для экспозиции—не оставляла ни живого, ни свободного места на его парадном кителе и медали меньшего достоинства болтались ниже пояса, на чреслах, как полы общей кольчуги.
И я дал слово окольчюженному Маршалу, что не пойду смотреть ничего другого, даже если не отдадут деньги за билет. Однако тревога оказалась ложной и счастье, щедро сдобренное звоном шпаг, длилось целых две серии, к тому же в цвете!.
Освоение Библиотеки Части продолжалось весьма успешно. Меня давным-давно перестали пугать картинки в пустой просторной прихожей, и кроме того я стал заправским полколазом.
Полки книжного лабиринта настолько тесно толпились друг к другу, что я наловчился восходить до самого потолка упираясь ногами в полки по обе стороны узких проходов. Не скажу, что на недосягаемых прежде высотах нашлись какие-то особые книги, однако приобретённые навыки альпинизма повышали моё самоуважение. Как и тот случай, когда Наташа оторвала меня от диванного чтения известием про сову в подвале углового здания.
Конечно же, я сразу выбежал вслед за сестрой. Коридор подвала освещался одинокой лампочкой чудом уцелевшей в эпоху «шпоночных» войн. В конце коридора, под проёмом в приямок, на полу сидела большая птица, куда крупнее совы. Это был настоящий филин, который сердито вертел своей ушастой головой и щёлкал крючковатым носом, не диво, что детишки не решались подойти.