Мне в жизни не делали клизму и не вставляли зонд, так что ощущение было незнакомым и необъяснимым среди тесной толпы пассажиров в пальто и дублёнках.
После площади толпа поредела, но чувство, что меня поимели в прямой проход не исчезало.
Именно по этой причине я в тот вечер не настаивал на сексе, леденея от страха, что поимевший меня в автобусе впоследствии и Иру поимеет.
Конечно, очерёдность могла быть и обратной, но я гнал от себя эту мысль…
В конце февраля в СМП-615 была рабочая суббота, но я твёрдо сказал, что не приду и уехал в Нежин.
После ужина на кухне я прошёл в спальню, чтоб не мешать всем в гостиной смотреть телевизор, да там и сесть-то было негде – твоя тётя Вита уже недели две как приехала погостить из Чернигова.
Ты тоже пришла в спальню, мы немножко пошумели и Ира пришла разобрать постели.
Она выключила свет, чтобы ты поскорее заснула, а сама вернулась в гостиную – по телевизору повторяли новогоднюю «Кинопанораму».
Я остался сидеть в темноте перед новым трюмо.
Никаких планов я не составлял, всё шло как-то само по себе.
Услыхав по твоему дыханию, что ты уснула, я подождал ещё минут пять и переложил тебя на кресло-кровать, потом разделся и лёг на супружеское ложе.
Я долго лежал заложив руки под голову.
Машины по улице Красных партизан ходили всё реже, но всё так же шумно и свет их фар ползал по тюлевой занавеске окна.
Бедная Тоня. Как они тут жили?
Потом я стал думать про нас с Ирой: как мы до такого дóжили?
Вот у меня, к примеру, осталась к ней лишь ревность и желание, все остальные чувства стараюсь подавлять, чтобы не стало ещё больнее, и эти подавить не могу.
А у неё?
В институте понятно – вытащила из колоды такого имиджа на зависть всем подругам.
Подруги разъехались по направлению, а имидж оказался подмоченным.
А тут и мама с колечком. Ты такая молодая. Ещё встретится хороший человек. Желательно лётчик, у них зарплата выше жалких 120 руб.
И что в итоге? Имеет то, что имеем.
Советский Пушкин, камергер-литсотрудник назвал это похотью. Кретин. Похоть это когда уже нет вожделенья.
Снова машина воет, издалека, со стороны авиагородка; по свету видно, как он переползает по тюли оконной занавески, выгибает спину аркой, словно гусеница, а мы нашли-таки способ снятия стресса из-за прерывания естественного течения акта в его завершающей фазе для контроля рождаемости, подобно тому, как у Артура Кларка космонавты перепрыгивают без скафандров из одного шлюза в другой через открытый космос, с побочным бонусом утилизации семени для притираний, чья эффективность благотворного воздействия на кожу многажды выше, чем у всяких мумиёв, жень-шеней и даже травки оджилбой, пытливая затейливость любящих любить друг друга переплюнет любую Кама-Сутру, я всегда чувствовал это, хотя и не читал, а надо?..вот ещё одна… до чего же душу выматывают, пока провóют мимо… Бедная Тоня, как они тут жили?..
Потом из-за двери в гостиную донеслись прощающиеся на ночь голоса.
В спальню зашла Ира. В свете уличного фонаря по ту сторону тюля и оконной рамы она нашла нужный флакончик перед трюмо и снова вышла. Я напрягся.
Она долго не возвращалась, а когда пришла и закрыла дверь, то склонилась над тобою – проверить крепко ли я сплю.
Ты спала сном младенца и дальнейшее тебя не разбудило.
Ира легла рядом со мной под одеяло, прикоснулась ко мне, резко отпрянула и вскрикнула:
– Ты?!.. Вон отсюда!
– Да, тише ты…
– Папа!
Она позвала на помощь, чтоб защитили от меня!
Я не трогал её, лишь безучастно лежал подперев голову рукой, в позе пляжника, что прикидывает сколько там народу в воде.
В меня вселилась созерцательность постороннего, потому что мне всё как-то стало всё равно.
Спокойно и раздельно я произнёс:
– Ты мне надоела.
Я сказал это?! Неправда! Не надоела! Это не я!
А впрочем – я, и эти слова – часть ритуала.
Какого?!
Какая разница – мне уже всё это всё равно.
Всё так же опёршись головой на руку, я протянул ладонь второй и шлёпнул её по мягкой щеке.
Я?!
Ударил?!
Нет, конечно. Это был не удар, а часть ритуала.
Она изумлённо притихла рядом, но было поздно.
Я откинулся на подушку и подтянул одеяло до подбородка.
Щёлкнул выключатель, при ярком свете с потолка в дверях столпились её родители и сестра. Она выскочила из постели и присоединилась к группе.
Вита начала испускать традиционные крики семейных скандалов.
Иван Алексеевич в пижаме стоял опустив голову, я видел как трудно даётся ему решение – а вдруг я голый? перед его княжьим гаремом?
Но я ничем не мог ему помочь – у меня тут роль созерцателя.
Наконец, он сделал решительный шаг; даже два; схватил мою торчавшую из-под одеяла руку и сдёрнул меня на половик.
Одеяло осталось на кровати.
Я ещё немного полежал, пока тёща зачитывала отходную по моей беспардонности – валяюсь тут в таком виде перед женщинами.
Трусы и майка – спортивный вид для стадиона, но не для тёщ.
Я молча встал и, совершенно неожиданно для самого себя, сделал глубокий поклон, чтобы стряхнуть несуществующую пыль на волосах ниже колен.
Ритуал, есть ритуал.
Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!..
Я оделся и вышел в прихожую. Тёща вышла следом.
Последить, чтобы не залез в холодильник?
Её сменила притихшая, внимательная Ира.
Я отдал ей один рублю, который неделю назад мне одолжила Вита и попросил передать.
Она согласно покивала головой. Я достал из портфеля листок бумаги и написал Вите записку с благодарностью за рубль.
Графомана и могила не исправит.
Ночь оказалась тихой и безветренной. Я провёл её стоя на ближайшей автобусной остановке, как когда-то перед запертой на перерыв кассой в одесском аэропорту…
Дождь и солнце вместе не живут,
Разве что на несколько минут,
Кратких и прекрасных,
Когда в безумной ласке
Два самых-самых разных
От счастья слёзы льют …
За всё ночь мимо остановки проехали три автомашины, одна из них «волга».
Мне было всё равно. Онемение чувств.
В одноэтажном доме напротив дважды загорался и гас свет; должно быть пожилой человек ходил в туалет.
В редеющей на рассвете темноте со стороны авиагородка показался автобус и отвёз меня на вокзал.
В половине восьмого я сошёл с электрички в Конотопе.
Не знаю где я провёл около часа, потому что когда я пришёл на 50-квартирный, рабочая суббота шла полным ходом.
Бульдозер во дворе окутывался сизым дымом и зарывался в гору грунта перед собой. Гриня и Лида были уже в рабочем.
– Ты не поехал в Нежин?– спросила Лида.
– Нет.
Я достал из портфеля листок в клеточку с объяснением в профком на что потрачены 3 руб. при посещении больного.
( … моей очередной общественной должностью было посещение в больницах работников СМП-615 и вручение им передачи от профсоюзного комитета.
Ходил я всегда один, но под бумагой на сумму в 3 руб. требовались три подписи – деньги немалые …)