Меня подкупила его вера в мои целительные свойства. Как-то остановил меня на лестничном марше уходящем в небо:
– Серёга, помоги!
И, задрав губу показал беловатый прыщик на десне. Потом отстегнул безопасную булавку с внутреннего кармана телогрейки, где в рабочее время он наручные часы держит, и протянул мне:
– Проколи, а то болит.
Я начал объяснять, что так нельзя – мы ж тут в пыли, в грязи, без антисептиков; нужна дезинфекция.
– А где я тебе тут дезинфекцию возьму?
В кино показывали, что над огнём обеззараживают.
Он подержал кончик булавки над зажжённой спичкой.
Результат меня не утешил – остриё покрылось чёрной копотью.
Гриня критически осмотрел булавку, отёр её о рукав телогрейки в многомесячной кирпичной и прочей пыли и протянул мне:
– На! Коли!
А куда денешься? Человек столько усилий затратил на дезинфекцию.
Микола Хижняк явился в Конотоп как те тёмноволосые и кудрявые герои французских романов, что приезжают в Париж с парой су в кармане и честолюбивыми планами покорить столицу.
Правда, у него была троячка и, вместо шляпы с пером, кепка, которая не спасала в тридцатиградусный мороз той ночи.
Он не стал капитаном мушкетёров, но он единственный известный мне каменщик шестого разряда.
У него есть квартира и мотоцикл «Урал» без коляски, и жена Катерина, которую, если ночью не спится, можно притянуть зá уши.
Ещё Микола Хижняк восполняет мне знания недополученные в вузе.
При обучении на англофаке НГПИ, я так и не смог себя заставить прочесть ни одного произведения Томаса Харди, хотя он был в экзаменационных билетах по зарубежке.
Какая-то у меня с ним несовместимость. Может из-за фамилии. Вот знаю, что надо, а не могу.
Как-то на плитах перекрытия Микола начал рассказывать мне длинную запутанную историю.
Я сперва подумал, что это сериал и лишь в самом конце, когда её настигла погоня, но она непробудно спала от усталости и он сказал пусть ещё поспит пока не знает, что её поймали, я понял, что это – так и не прочитанная мной «Тэсс из рода Д’Эбервилей», хотя по ходу Хижняк вплёл туда ещё какой-то билет на самолёт.
Но официально самой красивой в бригаде считалась строповщица Катерина, ей Вера Шарапова это прямо так в глаза и говорила, хотя она и сама это знала, тем более, что жена бригадира, и пусть они и не расписаны, зато у них уже сын семиклассник от её первого брака.
На голове Катерины косынка из полупрозрачного газа поверх жёлтых кудряшек, а на шее ожерелье из красных бусин. Под цвет помады на губах.
Где-то в штабелях бетонных плит перекрытия, недалеко от растворной площадки, она держит треугольный осколок толстого зеркала, чтобы смотреться в свободное от работы время.
Про себя она думает, что красива, как Анфиса из сериала «Угрюм-река», особенно когда та явилась видением, чтобы Громов со скалы метнулся.
Во всяком случае именно анфисиным жестом она зазывала меня на битый кирпич на земле, когда я клал угол четвёртого этажа, наутро после той серии:
– Иди, Прошенька! Иди сюда!
А может просто хотела проверить хватит ли у меня дури.
Ведь ясно же, что «того» – даже от живой порнухи отвернулся.
Тогда две парочки захотели заняться сексом на лоне природы и вышли за город из Семи Ветров, метров, так, за триста, отгородившись от шоссе полосой кустарника вдоль него же.
Пылая страстью, они не учли наш объект, и нашу бригаду, где все отложили инструменты и обменивались комментариями по ходу акта, как римляне на трибунах Колизея, когда тот ещё не требовал капитального ремонта.
( … в эпоху застоя ещё не знали что такое тотализатор, потому и не делали ставок – какая из пар финиширует первой …)
До чего всё относительно в этом мире! Приходишь первым, а Анна Андреевна, унасестившись на держаке лопаты брошенном поперёк железного ящика с раствором, говорит:
– Тю! Ото и всё?
Только тот, который «того», отвернулся, сел за поддон и смотрел в обратном направлении, на дальнюю группу берёз посреди строительных угодий, высоких как деревья в африканской саванне.
Нормальные так не поступают.
Пётр Кирпа до женитьбы жил вдвоём с матерью и зимой регулярно хвалился, что поутру выходит в коридор, ломает кружкой лёд в ведре и пьёт холодную воду – аж в зубы заходит.
В нашей бригаде он нравился мне меньше всех, но именно он помог мне доказать всем и, в первую очередь себе, что я настоящий каменщик.
Это случилось намного позднее, когда в бригаду влилась свежая кровь из двух девушек окончивших ПТУ где-то на Западной Украине и десантника Вовки.
На тот момент мы подняли половину второго этажа механического корпуса напротив столовой локомотивных бригад.
При высоте стены свыше полутора метров кладка ведётся со столов-риштовок. Между мной и Кирпой было два таких стола, значит метров пятнадцать.
Он захотел покрасоваться перед парой девушек в свежих ещё телогрейках, которые смешно так выговаривали «йой!» вот и крикнул:
– Держи, Серёга!
И метнул в мою сторону кирочку поверх разделяющих нас поддонов и ящиков.
Та летела, как томагавк, крутясь рукоятью.
Я ничего не рассчитывал и не прикидывал. Я просто сделал шаг навстречу и поднял правую руку. Едва рукоять коснулась ладони, мне оставалось лишь сжать пальцы.
Всё получилось само собой.
Увидев, что я не нырнул за кирпичи, чтоб уклонится от броска, а стою и держу кирочку в гордо поднятой руке, Кирпа сразу сменил пластинку и сказал притихшим вдруг девушкам:
– Вот такие каменщики у нас в бригаде!
Так что мне есть чем гордиться в своей жизни.
Кроме куколки с пищиком я собрал тебе целый подарочный набор ко дню рождения.
Такие чёрные пластмассовые фиговинки, которые электрики вставляют в распределительные коробки. Они похожи на черепашек-ниндзя, хотя до создания этого мультика оставалось ещё лет двадцать с гаком.
Сходство с черепашками сразу видно, а что они ниндзи я тогда ещё не знал.
Кроме них ещё белые керамические шашечки. Всех по две штуки.
( … это, типа, солдат на передовой собирает подарок из латунных стреляных гильз.
Впрочем, наша бригада и была на передовой обжитого мира.
Подарки с края ойкумены …)
Но из Универмага я тоже прикупил пару пупсиков; они не пищали: потому что пластмассовые, но вносили разнообразие.
В конце концов, не война же.
Для меня важно было попасть в Нежин в неурочное время, когда никто не ожидает, чтобы не испортили праздника.
Электричку из Конотопа, да ещё в день твоего рождения, как пить дать, превентивно встретят чёрно-белой шахматкой, тернýтся плечом и – готово.
Лучше зайти с тыла и когда не ждут.
Для этой цели идеально подходил автобус Харьков-Чернигов, но через Конотоп он проходит в пол-шестого, поэтому, чтобы не проспать, я в ту ночь вообще не ложился.
Гулял по Конотопу; туда-сюда.
Когда я проходил вдоль бетонной стены мясокомбината, у них там по верхней галерее скот на убой гнали.
Какими человеческими голосами они там вопят! Хуже, чем в «Западном коридоре».
И ведь всё абсолютно понимают – куда их гонят и зачем.
Около полуночи я оказался на Кандыбино и решил искупаться.
Снял с себя всё.
А кто видит? Тёмные кусты смородины, или звёзды с луной? Так они и не такого насмотрелись.