По одиночке – мужик первым – они ушли.
В комнате коридорного типа два стола образовывали букву «Т».
Судья сидел по центру перекладины, а пара народных заседателей по бокам её; тридцатилетний белобрысый мужик военноспортивной выправки слева, а справа женщина за сорок, которой давно всё насточертело.
Девушка-писарь сидела за вторым столом, где тот сходился с верхним.
Судья мне сразу же понравился – симпатичный, лет тридцати пяти и похожий на судей из вестернов. Пиджак он снял и даже на жилете расстегнул пару пуговиц – полная Западная демократия.
Я решил ему подыграть и, сев на стул за метр от нижнего стола, принял свою излюбленную позу усталого ковбоя – левая нога вытянута вперёд, опёршись пяткой о пол, а правая пятка покоится на левой ступне.
– А ну, сядь как положено! Не понял куда пришёл?– вызверился белобрысый.
– Если вы покажите как сидеть в постойке «смирно», я с удовольствием повторю вашу позу, товарищ ефрейто…
– Хорошо-хорошо!– вмешался судья. – Пусть сидит, как хочет.
Потом он зачитал иск гражданки Иры про отсутствие семьи, и про психушки, и про диагноз. Закончив, он вопросил меня:
– Что вы про всё это скажете?
– Моя жена всегда и во всём права. Каждое слово её – святая, чистая правда.
Девушка-писарь запротоколировала, чтоб понимали – не только у Цезаря жена вне подозрений.
Судья пустил в ход домашнюю заготовку, которой, по-видимому, раскочегаривал разводящихся:
– Но неужели в вашем браке не было чего-нибудь хорошего?
– Как не быть? Мы были лучшими любовниками института.
Покосившись на невинный румянец девушки-писаря, судья объявил, что этого достаточно и суду всё ясно.
Так были расторгнуты мои с Ирой брачные узы.
~ ~ ~
~~~бурлак-одиночка
Хлёсткие отповеди народному судье расправили мою грудь, но не надолго.
Всё снова вернулось к страдальческому «за что?!» – ведь я так любил, ведь я так старался…
Вместо ответа оставалось лишь неизбывно томящее мечтание, что в один прекрасный день появится Ира и всё опять станет хорошо…
Тот факт, что Ира этим разводом с логической неизбежностью расчищала себе путь для дальнейшей жизни без меня, ничуть не уменьшал томление по несбыточному и надежду, что всё всё равно будет хорошо…
Однако, страдать бесперестанку занятие довольно утомительное и у меня постепенно сложилось мнение, что развод надо как-то отметить.
Но как?
Обрядов на эту тему я не знал, оставалось лишь импровизировать.
Несомненно одно – мне нужен день не такой, как другие.
Именно за таким днём я и поехал в Киев.
Бабье лето в тот год настолько распоясалось, что, несмотря на первую неделю ноября, я поехал туда в пиджаке.
С оглядкой на глубину осеннего сезона, под пиджак был пододет жилет тёмного сукна.
Он не принадлежал ни к какому костюму «тройке», а был пошит ещё в школе, всё той же остроносой портнихой из ателье рядом с автовокзалом.
Таким вот фраером я вышел из метро на Хрещатике и не спеша двинулся вдоль его привольных тротуаров с мощными каштанами.
Я спустился до мощёной гладкой брусчаткой улицы Красноармейской и двигался дальше под уклон до магазина «Зарубежная книга», чтобы сделать себе подарок присмотренный ещё во время командировок.
Немного тревожило: дождался ли он? Но я был почти уверен и не слишком удивился, когда ярко-красная суперобложка англо-английского словаря «Chambers» замаячила всё с той же полки.
Продавец, оглядев мой праздничный наряд – под жилетом виднелся ворот светло-красной рубахи – вежливо переспросил: точно ли я хочу именно эту книгу?
( … меня не удивили его сомнения – в ту эпоху не каждый мог позволить себе книгу за 31 руб. 60 коп.
Если не считать, конечно, каменщиков празднующих свой развод …)
Я вышел из магазина с толстым томом туго обтянутым нежно-лавандовой бумагой упаковки. Его нужно оставить в ячейке камеры хранения на вокзале.
Но как туда? Опять на метро?
Нет, это не такой день, и я подошёл к бордюру мостовой, мимо которого носились, пришепётывая шинами, стайки такси по брусчатке.
С вокзала я ещё съездил в магазин «Охотник», по адресу данному мне Гриней, для покупки ему какой-то складной удочки.
После шоппинга началась культурная программа.
В Доме Органной музыки в тот вечер звучала музыка Дебюсси.
Рябь морских волн искрилась солнцем.
В детстве мой отец говорил мне, что под музыку надо представлять какие-нибудь картины.
У меня никогда так не получалось. Звуки слишком подчиняют себе, не оставляя места ничему другому.
В послеконцертных сумерках на тротуаре оказалось слишком прохладно и хотелось есть. Таксист повёз меня в ресторан гостиницы «Золотой колос».
Сперва я попытался снять номер на ночь, но регистратура, взглянув на мой наряд не по сезону и отсутствие багажа, отделалась от меня обычным вопросом ниже пояса: у вас есть бронь?
А у меня, как всегда, ни брони, ни лат.
В ресторане, чтоб сориентироваться, я взял для начала бутылку вина и ко мне присоседился мужик в берете.
( … если есть берет, но нет портфеля – значит имеешь дело с электриком …)
Мы не успели распить и по бокалу, когда за столом возник молодой светловолосый парень. Он зачем-то начал складывать пальцы в позу «моргала выколю!».
Электрик притих под беретом.
В программе праздника у меня не было гладиаторских увеселений. Я встал:
– Ладно, юноша, оставляю это застолье вам. Наслаждайтесь.
Отойдя к официантам, я заплатил за вино и покинул ресторан.
Парень рванулся следом в вестибюль, но запутался в стеклянных тамбурах входа, из которых не все открывались.
Ночевать на вокзале не празднично. Очередной таксист отвёз меня в гостиницу «Старая Прага».
Молодая регистраторша и там начала с брони, но вдруг сменила гнев на милость и уделила номер, только подороже, из двух комнат, где в прихожей стоит сервант с посудой.
Поднявшись туда, я решил не испытывать судьбу своим нарядом и заказал ужин в номер – рыбу с картошкой и вино, непременно белое, пожалуйста.
Проснувшись поздно утром, я вышел прогуляться по городу.
Возле Золотых Ворот по тротуару запыхавшись пробежал светловолосый юноша, явно из монады того, что накануне застрял в стеклянной коробке лабиринтных входов-выходов вестибюля «Золотого колоса».
Да, похоже всей монаде придётся попыхтеть, чтоб выпутаться из подаренного застолья, но он сам нарвался.
На спуске к Бессарабскому рынку я решил, что пора пообедать и свернул в ресторан «Ленинград». Передо мною туда же свернула группа негров, но я не расист, хотя мне не понравился чересчур упитанный загривок замыкающего.
Зажравшаяся Африка.
В дневном полусумраке ресторана я их не увидел – успели куда-то рассосаться, и целый зал достался мне одному.
Я заказал какое-то блюдо в горшочке – так было написано в меню.
И действительно, принесли керамический горшочек, а в нём картошку с мясом.
Есть из горшочка оказалось очень неудобно и слишком горячо. Пришлось догадаться пересыпать часть порции в тарелку на столе и потом постепенно добавлять из него в неё же.
Расплатившись, я зашёл в тихий пустой туалет и вышел оттуда совсем другим человеком.