Включив стоявшую на столе лампу, я вернулся и откинул одеяло.
Блин!
Тёмное влажное пятно красовалось на малиновой скатерти, которая давно лишилась бахромы и перешла в разряд диванного покрывала.
– Всё правильно,– сказал я сам себе.– Именно для этого ты её и украл.
Потом я сделал в покрывале складку поверх пятна, чтоб не касаться мокрого, и лёг досыпать ночь.
Для меня дыры чёрные —
Белые пятна…
…И сплетаются в жгут без ответов вопросы,
Окропя чёрным семенем белую простынь.
А ещё трудно стало ездить трамваем в часы пик. Если стиснут со всех сторон, как вогнутую бубну, это куда ни шло, но когда при этом уткнут в пышное бедро молодой женщины – хоть «караул!» кричи.
У тебя тут, естественно, попрёт ломовая эрекция, которую не в силах утаить даже оба ваших плаща. Причём отступать некуда – пассажиров больше, чем селёдок в бочке.
Вот и стоишь, уныло глядя за окна бегущего вагона, типа, я тут не при чём.
Но если не твой, то чей же?
Благословенны будьте повороты
и прочие извивы
у путей трамвайных –
Пособники сладчайших прикасательств,
вполне пристойных и почти случайных…
Вот это всё и доводит до сексуального голодания, которые научные умники укоротили до термина «либидо». Лебеду эту весьма рекомендуют людям творческих профессий, типа, от неё круто поднимается качество произведений.
Но мне на кой хрен это либидо?! Я вам не Ван Гог, и не Волт Витмен.
Мой план исполнен и забандеролен.
Но как избавиться? Вот в чём вопрос.
Проклятое либидо настигало меня не только в общественном транспорте, или эротических сновидениях, но даже и на рабочем месте. Просто здесь творческий оргазм начинался минуя стадию физиологической эрекции.
Например, на 100-квартирном меня привлекла незнакомая молодая штукатурша.
С одного взгляда ясно, что эта сельская красотка лишена каких-либо интеллектуальных запросов, но чистота румянца, манящие абрисы грудей и бёдер (даже под наглухо застёгнутой спецовкой) обезоружили меня и приковали.
Я решил накропать свою Песню Песней, используя штукатуршу как натурщицу.
Обычно штукатурные работы на объекте начинаются после засыпки плит пола керамзитом.
Керамзит – хороший теплоизоляционный материал, вот только хрустит под ногами пока не покрыт стяжкой.
Обернувшись пару раз на мои осторожные шаги по керамзиту – я подходил к дверному проёму уточнить детали уже слагаемого шедевра – натурщица спросила Трепетилиху, которая затирала оконный откос:
– А может этот украл мой мастерок?
– Ты шо!– ответила Трепетилиха.– То такой, шо потопчется по твоему мастерку, но не поцупит.
С учётом размеров моего тогдашнего либидо, новая Песнь Песней, как пить дать, превзошла бы творение Соломона и лишь облыжное подозрение в краже уберегло всемирную литературу от предстоящей переоценки своих ценностей.
С высокой скалы сбросил либидо своё
Я в синее море
И увидáл —
Как синее море тонет в либидо моём…
Блин! Три залёта в Ромны и два развода не оставляют и одного шанса из тысячи на серьёзные отношения.
Вот и держишь себя в смирительной рубашке.
А вот вьюгу не зануздаешь.
Хорошо хоть не в морду, а в спину; подгоняет меня к Вокзалу в предутренних сумерках. Плотные потоки снега в шквалах ветра обращают сумерки обратно в темень.
По колено в сугробах, я бреду по предполагаемой дорожке вдоль путей. Бетонные столбы, что держат над рельсами контактный провод, стали вехами, чтобы не очень-то петлял.
А вот назад уж лучше не оглядываться – снег мигом облепит лицо.
Да и смотреть там не на что: было – прошло.
Только зачем я вижу её обнажённое тело в этой белой пене пурги?
И она не одна – слепляется с кем-то. Не со мной…
Я отворачиваю лицо назад – под оплеухи снега, чтобы очнуться и не видеть.
Включаю в мозгу взрыды органа из подвала Дома Органной музыки, они обрывисты и не точны, но отвлекают…
Наверное, я точно извращенец – даже от любовной сцены между моей женой и неизвестно кем, впадаю в эрекцию среди этой снежной бури.
Жена? У тебя нет жены!
Ну, ладно, не жена – любовь всей жизни.
Заткнись, придурок!..
Я отчаянно мотаю головой и со стоном пошатываюсь на ходу.
Твёрдый скользящий удар сзади по левому плечу призывает к порядку. Электричка из Нежина пробирается сквозь пургу к Вокзалу.
Электрички всегда правы – у них нет отклонений.
Вон и фонари завиднелись над четвёртой платформой, а на площади будет автобус-«чаечка».
Всё нормально, я такой же как все.
Весенним поздним вечером на привокзальной площади кому-то поплохело. Может, сердчишко подкачало, или ещё что, но рухнул мужчина на асфальт.
Однако, «скорая» – молодец; подкатила, когда ещё не утихли женские «ахи!» в небольшой сгрудившейся толпе.
Идя к Вокзалу через парк Лунатика, начало я пропустил, увидел только заключительный акт – отъезжающую скорую и рассасывающуюся группу людей.
Однако, от пьедестала памятника Ленина ещё доходили отголоски эха «ахов!», так что сложить остальные два плюс два труда не составляло.
С площади, по аллее от входа в парк навстречу мне задумчиво шагала одна из свидетельниц происшествия.
Когда мы поравнялись, она вдруг повторила «ах!», но уже потише; всплеснула руками, как в Лебедином озере, и повалилась на меня.
Что оставалось делать? Естественно, подхватил. Подмышки.
И джентельменски отволок на лавку из зелёных брусьев в невысокой стене подстриженных кустов.
Она сидела молча, свесив голову, и я галантно помалкивал рядом – в густой тени дерева, заслонившего свет фонаря из аллеи.
Я сидел рядом и молча, в уме, зачитывал себе на тему бесполезности каких-либо затей при моём непроглядным прошлом, тем более в городе, где все друг друга знают.
Когда взаимное молчание стало чересчур навязчивым, она положила мне руку на плечо, сказала слабым голосом «спасибо» и ушла.
Я тоскливо смотрел вслед светлому пятну её длинного плаща, удаляющегося по аллее, и думал:
«Идиот! Обнял бы девушку за талию и пусть сама решает: положить тебе голову на плечо, или сказать «не наглей!» и потом уже уйти.
Так нет! Всё за двоих решил! Вот и остался на бобах с твоим долбанным потоком сознания, с либидо и ночами долгими, как у принцессы на горошине.»
– Так ты, родной, был с Катькой в парке?
– О чём ты, Натаня?
– Ладно тебе. Катька из нашей бухгалтерии сама рассказывала – ей в Лунатике плохо стало и она упала на тебя.
– Она меня с кем-то путает.
– Врёшь!
– Везёт же ж некоторым! Катьки на них в парках падают…
После получки я сошёл с нашей «чаечки» возле автовокзала и завернул в почтовое отделение – разослать по тридцатке алиментов. Потом я снова пересёк Клубную и пошёл вдоль парка Лунатика в сторону Вокзала.