( … это вовсе не месть была, а чистая педагогика …)
Виталя долго сдерживался, но темперамент взял своё:
– Блииин! Бормотуху с «Алёнкой»! Во, извращенец!
Но это он, конечно же, из зависти – сам-то в жизни так не пробовал.
И я невозмутимо допил всю бутылку, даже и Кирпе не оставил, который Витале вчера подхихикивал.
( … хотя порой закрадывается сомнение – точно ли это педагогика, или всё же мстительный эксгибиционизм?..)
Но это исключительные случаи, а в основном я был непьющим, пока не грянул указ.
В четверг я малость перекайфовал в парной и на выходе из бани время перевалило уж за семь.
Прежде я б и внимания не обратил на это – счастливые часов не наблюдают – однако, указом по борьбе за трезвость торговля алкоголем поставлена в жёсткие рамки. И где теперь я выпью пива?
В забегаловке по ту сторону площади Конотопских дивизий вместо обычного сиянья флуоресцентных ламп внутри виднелся лишь свет одинокой дежурной лампочки.
С грустью проходил я мимо, покуда не заметил, что дверь забегаловки открылась и пара мужиков спустились с высокого крыльца.
Ну-ка, ну-ка, поглядим!
Незапертая дверь подалась под лёгким нажимом.
Тут и впрямь горела лишь одна лампочка в 100 ватт, как раз над пивным краном, но из крана текло пиво в бокалы!
Мужика разбирали их и отходили к высоким круглым столикам. Если б не скудное освещение – всё как в старые добрые беззаконные времена.
Нет, не всё. Нету прежнего шума и гама тёплых дружеских разговоров.
Продавец в белой поварской куртке раз за разом предупреждает из-за стойки:
– Тише, мужики, и давай по быстрому! И так нарушаем.
Нет кайфа в кайфе под кнутом секундомера.
Здесь, в полутёмном зале подземелья, где не различить лица пьющего за столиком напротив, мы словно последние остатки ордена тамплиеров после его разгрома и предания анафеме. Прячемся от безалкогольных соглядатаев и доносчиков. Последняя торговка может тыкнуть в тебя пальцем и заорать:
– Держи его! Хватай! Зовите милицию!
Мы вне закона.
Честно говоря, забегаловки мне не сильно нравятся.
Стоишь в очереди и смотришь как подваливают корифаны и просто знакомые к стоящим впереди тебя:
– Братан, и мне парочку.
И вместо одной очереди выстаиваешь, фактически, две-три.
Ещё противнее, когда до крана уж совсем рукой подать, тебя вдруг толкает в бок полузнакомый кент – подмигивает, лыбится:
– Ты ж не забыл, что и мне три кружки.
Нет, в следующий раз уж лучше я в кафе; там только бутылочное, подороже, но этих наглых хвостопадных рож не будет.
И после очередной бани я гордо прохожу мимо забегаловки и топаю до кафе.
– Пива нет.
Блин! Придётся на Мир переться.
Но и в кафе рядом с кинотеатром тоже пива нет. Последний шанс – вокзальный ресторан.
Та же картина. Но ведь это четверг!
Пришлось брать бутылку белого вина.
Столы в ресторане большие, человек на десять каждый в окружении тяжких стульев в кожаной обивке, а посетителей почти нет.
Я уселся за один из столов где-то посреди зала и начал наливать в фужер как будто цежу пиво из бутылки – тонкой, словно спица, струйкой. Так уж у меня рука набита.
После первого фужера подошёл ко мне какой-то мужик неопределённого рода занятий, попросил разрешения присесть. Полный зал пустых столов, а его сюда тянет.
Ну, я не стал возражать.
Сидя на соседнем стуле, он начал излагать, что здесь проездом из города Львова.
Я ответил, что Львов тоже хороший город, добро пожаловать и всё такое; и начал наливать себе второй фужер.
Он уставился на тонкую струйку и сообщил, что недавно вышел с зоны.
Пара парней через один стол притихли.
Я поздравил его с освобождением и выпил.
Лицо его вдруг исказилось непонятной злобой и он стал громко угрожать, что когда я окажусь на одной с ним зоне он будет иметь меня в прямой проход.
( … всё это, конечно, в более общедоступной терминологии …)
Вино допито, сосед по столу мне не по душе и я поднялся уходить. Один из парней, что сидели неподалёку, уже стоял между столами.
– Мочи его!– сказал он мне.– Чё тянешь? Мы на подхвате!
Совсем незнакомый парень. Видать, патриотизм взыграл.
– Вы не поняли,– ответил я.– Он не местный, закон гостеприимства не позволяет бить бутылки об его голову. Вот будет у меня отпуск, съезжу в город Львов, посмотрю в чём проблема, что проезжие оттуда такие невежливые.
Не знаю понял ли парень мою пространную речь, но он вернулся за свой стол, а я ушёл оставив своего соседа сидящим перед пустой бутылкой на пустом полированном столе.
Он прибегнул к предельному оскорблению, но магия не сработала – бутылка не превратилась в осколки.
Но всё равно, Горбачёву я этого не прощу.
Ты скажешь при чём тут Горбачёв?
Даже в эпоху дефицита бутылочное пиво в Конотопе не исчезало.
Никогда.
А этот всё не унимался и добавлял в сухой закон новые статьи об ужесточении борьбы.
Вечером того дня, когда вступала в силу очередная ужесточительная волна, я, как обычно, отправился в парк на Миру на танцы.
До танцплощадки я не дошёл и даже не дошёл до билетной кассы.
В аллее парка меня перехватил незнакомец; тёмноволосый, мускулистый и с усами скобкой, как у «Песняров».
Он мне сказал, что я его не знаю, а он меня – да; потому что он с ХАЗа, где работает с моим братом.
Один раз мой брат Саша с восторгом рассказывал про какого-то бывшего пограничника, который у них на работе показывает чудеса акробатики. Наверное, это он и есть.
Незнакомец бережно держал в правой руке белый целлофановый пакет, а злых вечерних комаров не шлёпал, а только лишь сдувал со своих бицепсов резкими выдохами воздуха.
Совсем как я – непротивленец; или же натаскан пограничными дозорами не делать лишних звуков.
Чуть звякнув белым целлофаном, он сказал, что тут у него вино – успел отовариться до запретного часа.
Не составлю ль я ему компанию?
Последовал ответ в утвердительной форме.
Мне правда, показалось странным, когда он начал обращаться к волнам стекающегося к танцплощадке молодняка с одним и тем же вопросом – не найдётся ли ножа открыть бутылку?
Все отрицательно качали головой, а некоторые даже испуганно отшатывались – не те теперь времена.
Возможно это было его формой протеста против этих самых времён.
Ножа так и не нашлось, но он как-то исхитрился содрать пластмассовую пробку о брус скамьи на аллее и протянул бутылку мне.
Я сказал, что лучше пусть он начинает, а то у меня тóрмоза нет.
– Ничего, у меня вторая в целлофане.
Моё дело предупредить… И я безотрывно засадил все 700 граммов без остатка.
– Да,– сказал несбывшийся собутыльник,– я ж не подумал…
Он откупорил вторую бутылку, но мне не дал, просто держал в руках, а когда мы опустились на скамью, поставил её между нами.
Мы начали прощупывать друг друга на какую из философических тем завести дружеский разговор.
Обычно, после второго стакана начинаешь выдавать умные вещи, которых и сам не ждал.
В конце, понятное дело, всё сведётся к извечной трещине, про которую говорил Иван Кот, но почему не посверкать умом для начала?
Увы, ни сверкать, ни блистать не получилось.