Единственный минус, что я задолжал фабрике эти три дня, то есть три дневных нормы по тридцать два тюка каждая.
Технолог сказала – ничего, мол, потихоньку, по пять тюков в день сверх нормы – расквитаешься.
Не люблю ходить в должниках и на третий день после возвращения из Москвы я пришёл на работу с «тормозком» съестного, чтобы стать стахановцем.
Когда фабричный автобус увёз всех в город, я остался один на один со скрипуче ползучим прессом и горами тряпья, что накопились вокруг него за время моего отсутствия и почти не уменьшились в дневную смену.
Я отработал вторую смену, потом третью и даже успел поспать в бытовке минут двадцать перед началом нового трудового дня.
Летом к нам добавился ещё один прессовщик и очень вовремя, потому что Миша уходил в отпуск.
Новенького звали каким-то длинным восточным именем, потому что он был таджик, но оно у меня никак не выговаривалось.
Чтобы не париться, я стал звать его просто Ахметом.
Невысокий, смуглый и улыбчивый Ахмет не переносил хавки в столовой завода «Мотордеталь» и после неё отлёживался в бытовке, а бабы его жалели и советовали чем лечиться.
После получки он стал привозить с собой «тормозок» в газете и пищеварение у него наладилось.
В его первый рабочий день его первым наставником оказался я.
Объяснив ему назначение трёх кнопок пресса и показав как закрывается дверца ящика на крюк, я начал делиться с ним знанием того, что некий немецкий поэт заявил, будто все чайки в полёте похожи на букву «Е», а почему?
Его любимую звали Emma!
Разве не молодец?! А?! Подметил!!
Охваченный лекторским пылом, я в тусклом свете лампочки царапал проволокой по серой штукатурке стены эту самую «Е».
Ведь точно же как чайка, что легла на крыло в развороте!
Ахмет радостно улыбался и молча кивал в ответ.
( … теперь спрашивается: зачем я мучил ни в чём не повинного человека, и навязывал ненужные знания парню слабо понимающему русский язык?
Ответ: такова людская природа. В наши гены заложено желание поучать.
Хочешь убедиться?
Взгляни на самую обычную картину во дворе: мужик поднял капот машины и вокруг мигом сгрудился целый рой советчиков – поделиться, блеснуть персональной крохой знания.
Желание это неудержимо, как у брадобрея подсмотревшего ослиные уши царя Мидаса: «я знаю! послушайте меня!» …)
Среди тряпичных отходов иногда попадались пригодные вещи.
Так в шкафчике грузчика Саши скопилось около полдюжины свитеров, с оленями и без; всяких. И он каждый день пижонил в другом свитере.
Володька Каверин по мелочам не разменивался; он копил споротые от пальто меховые манжеты и воротники, чтобы, когда наберётся достаточно, заказать себе из них куртку, или даже шубу.
Пока что он, через два дня на третий, вынимал из своего шкафчика все три уже собранные воротника, встряхивал их и вопрошал:
– А ништяк должно получиться, да?
Ваня в своём шкафчике держал парадный китель подполковника Советской армии, с погонами и всё такое.
Когда меня отрядили гонцом за водярой в вино-водочный магазин на улице Семашко, то моментально экипировали такими джинсами, о каких когда-то я мог только мечтать.
Вот только тот кленовый листочек на ляжке там, по-моему, зря вышит.
Очередь в магазин начиналась задолго до него и непонятно петляла по тротуару, потому-то подобные очереди тогда называли «петлями Горбачёва».
Но громко об этом говорить не стоит, потому что, по слухам, в очередя́ засылают соглядатаев из КГБ – послушать новые анекдоты и взять на заметку особо недовольных.
Именно на этом основании я и потребовал на фабрике маскировочный прикид, и все согласились, что да, это надо.
Несмотря на маскировку меня опознали пара гонцов из СМП-615, однако, в разговор вступать не стали.
( … выстоять такую очередь после окончания рабочего дня прежде, чем закроется магазин – немыслимо. Вот почему на предприятиях возникла прослойка гонцов, а сотрудники прикрывали их отсутствие и пахали «за того парня» …)
По ходу продвижения, очередь сотрясали панические слухи, что водка на исходе.
Движение и впрямь застопорилось.
Но вот к заднему ходу в магазин подошёл грузовик и добровольцы с энтузиазмом перетаскали внутрь проволочные клетки по 25 бутылок в каждой.
С водярой я вернулся к половине пятого.
Мою норму тюков за меня прессовали, по очереди, грузчики, но тюки у их выходили с недовесом.
Весовщица Валя недовольно орала из своей кабинки.
Глуховатый Миша радостно помалкивал, откатывая лёгкие тюки в ангар.
Мы с ускорением входили в перестройку.
И даже такой дефицит, как махровые полотенца, во множестве висели на трубах в комнате с кранами над жестяным жёлобом, куда все смывали разводы пыли с грязных рук перед обедом.
Своё полотенце я принёс с Декабристов 13, но побоялся оставлять его в умывальнике – а вдруг кто-то использует как общий утиль?
Своё полотенце я держал в бытовке, на трубе отопления в углу под окном.
Откуда у меня такой дефицит?
В какой-то момент Раиса Александровна оценила мои батрацкие труды и решила отплатить натурой.
Так у меня появились махровое полотенце и новенький портфель.
Очень даже симпатичное полотенце, белое такое, пушистое, специально для лица и рук. И украшено синей белкой на белом фоне, в профиль с пушистым хвостом – тоже очень миленькая.
Но как-то раз, вернувшись из вояжа в далёкую столовую «Мотордетали», я заметил, что нежной белкой утёрлись чьи-то грязные лапы.
Естественно, я поднял кипиш – что за дела?
Своё полотенце полотенце я не из тряпок выудил, а принёс из дому!
Все указали на Ахмета.
Я старательно объяснил, ещё раз специально для него, откуда оно принесено и настоятельно просил, чтоб он никогда, ни в коем случае, ни под каким видом не пользовался моим.
Вон в умывалке десяток их висит; ему что – мало?
Он извинился и сказал, что он не знал…
Пришлось отнести полотенце обратно и в понедельник постирать.
В среду, свежевыстиранное и поглаженное, моё полотенце висело на своей трубе в бытовке.
В получасовый перерыв я играл с грузчиками в «козла», когда хлопнула входная дверь на пружине и вошёл припоздавший Ахмет.
Лялякая какую-то восточную мелодию, он деловито направился в угол.
Ваня толкнул меня в плечо и подбородком указал: смотри, мол, что Ахмет творит.
Тот старательно, как хирург, тёр мокрые руки о синюю белку.
Но, по тому как он косил глазом из-под прижмура оливковых век, я понял – это всё с умыслом.
– Ахмет,– сказал я в общей тишине.– Вижу тебе понравилось. Я дарю тебе это полотенце.
– Ой, я забывала!
– Подарки не обсуждаются. Бери – оно твоё.
И я отдуплился в оба конца.
( … он, таки, вернул мне должок за того немецкого поэта с его буквальными чайками; а может не простил «Ахмета» …)
Помимо прессовочного отделения, пара прессов стояли в других местах.
Когда я получил задание запрессовать макулатуру возле одного из них, то словно из подземелья вышел – пресс установлен рядом с большим окном. И, неподалёку – багажные весы.
Грузчик Миша взваливал на них готовые тюки и говорил мне вес, а я записывал на бумажку. Потом он отвозил их прямиком в ангар, до которого отсюда было вдвое ближе, чем до весовщицы.