По дороге я пытаюсь избавиться от раздражения, царапающего шею, но не могу. Это время в одиночестве на горке – мой священный ритуал. Необходимость. Долг. Мама называет это суеверием. Пусть называет как угодно, мне всё равно, но, чтобы выиграть следующую игру, я должен постоять на горке – в полном одиночестве – и понять, как и почему я ошибся с тем кручёным мячом.
Если я этого не сделаю, жди неприятностей. С командой. С подачей. Или с моей жизнью.
Крис сидит в своём стареньком чёрном «форде», откинув голову назад и прикрыв глаза. Водительская дверь распахнута настежь. Крис вкалывал как проклятый ради этого пикапа. Целое лето пахал на дедовом кукурузном поле ради ржавой развалюхи, которую болтает из стороны в сторону, когда мы едем всемером.
– Я же сказал тебе ехать домой.
Он не открывает глаз.
– А я сказал тебе выбросить из головы тот неудачный бросок.
– Уже выбросил.
Мы оба знаем, что это неправда.
Крис оживает, закрывает дверь, включает двигатель.
– Залезай. Мы едем на вечеринку, там ты мигом обо всём забудешь.
– Я сам доеду, – я киваю на свой джип, припаркованный рядом с пикапом.
– Я намерен сделать всё, чтобы после вечеринки ты был не в состоянии сесть за руль, – он несколько раз газует, чтобы двигатель не заглох. – Поехали.
Бет
Я выхожу из туалета, и офицер Монро в тот же миг отрывается от стены.
– Бет.
Я не хочу с ним разговаривать, но меня ни капли не радует перспектива воссоединения с давно потерянным дядюшкой. Поэтому я приостанавливаюсь, скрестив руки на груди.
– Я думала, меня отпустили.
– Да, – офицер Монро виртуозно натренировался копировать щенячий взгляд Джонни Деппа. – Когда будешь готова рассказать о том, что произошло прошлой ночью, просто позвони мне, – он протягивает мне свою визитку.
Не бывать этому. Я лучше умру, чем отправлю маму за решётку. Я прохожу мимо Монро, слегка задев его плечом, и выхожу в вестибюль. Ослепительное солнце светит сквозь окна и стеклянные двери, бьёт по глазам. Проморгавшись, вижу Исайю, Ноя и Эхо. Исайя вскакивает с места, но Ной кладёт ему руку на плечо и что-то шепчет, кивая куда-то влево. Исайя застывает на месте. Его светло-серые глаза умоляют меня подойти. Я очень этого хочу. Больше всего на свете.
Два человека встают и загораживают от меня Исайю, в груди становится больно. Мама. Она, как потерянная маленькая обезьянка, цепляется за своего ублюдочного дружка. В её глазах отчаяние. Она втягивает щёки, как будто пытается сдержать слёзы. Этот подонок втянул мою маму в свою мерзкую, пакостную жизнь. Богом клянусь, я вытащу её оттуда!
Трент тащит маму к выходу. «Ничего ещё не закончилось, ублюдок. И не надейся».
Я хочу подойти к Исайе, но вдруг слышу:
– Привет, Элизабет.
Дрожь пробегает по моей спине. Этот голос так похож на голос моего отца.
Я поворачиваюсь лицом к человеку, мечтающему разрушить мою жизнь. Он и внешне очень похож на моего отца: высокий, темноволосый, синеглазый. Главное отличие в том, что у Скотта атлетическое телосложение, а мой отец весь высох от амфетаминов.
– Оставь меня в покое.
Он бросает беглый осуждающий взгляд на Исайю.
– Мне кажется, тебя непростительно долго оставляли в покое.
– Не прикидывайся, будто тебе есть до этого дело! Будто я не знаю цену твоим обещаниям!
– Почему бы нам не пойти отсюда, раз уж тебя освободили? Мы сможем спокойно обсудить всё дома.
Скотт берёт меня за руку и остаётся бесстрастным, когда я вырываюсь.
– Я никуда с тобой не пойду!
– Нет, – возражает он своим бесящим спокойным голосом, – пойдёшь.
У меня напрягается спина, как у шипящей от бешенства кошки.
– Ты будешь указывать мне, что делать?
Тёплые пальцы обхватывают моё запястье, несильно тянут влево. Исайя склоняется надо мной и тихо шепчет:
– Ты не забыла, что находишься в полицейском участке?
Я украдкой оглядываюсь и замечаю офицера Монро, который вместе с ещё одним копом внимательно наблюдает за нашим неординарным семейным воссоединением. Мой дядя с любопытством разглядывает меня и Исайю, однако не вмешивается.
Я до краёв наполнена гневом, яростью. Она заполняет мои лёгкие, бурлит в крови. А Исайя, значит, стоит тут и советует мне сдержаться? Я должна выплеснуть всё это, иначе меня разорвёт изнутри!
– Чего ты от меня хочешь?
И Исайя делает нечто такое, чего раньше никогда не делал. Дотрагивается рукой до моей щеки. Ладонь у него тёплая, сильная и надёжная. Я прижимаюсь к ней, и мой гнев испаряется от этого простого прикосновения. Часть меня возмущена тем, как легко я остываю. Но мне плевать. Я эмоционально истощена.