И на этот раз я не нарушу клятву, как бы мне ни было одиноко.
– Да, – говорит Райан, обращаясь к Скотту, как будто меня вообще здесь нет, – я думаю, в этом году у «Редз» есть шанс.
Боже, я ненавижу этого Райана. Стоит тут, весь такой безупречный, со своей безукоризненной жизнью, стройным телом и очаровательной улыбкой и притворяется, что впервые меня видит. Он поглядывает на меня краем глаза, и я вдруг понимаю, зачем он расточает своё обаяние. Райан хочет произвести впечатление на Скотта. Ну ладно. Тогда получи-ка и ты. С чего это я одна должна молчать?
– Он ко мне клеился.
Воцарившееся молчание разом убивает дурацкий разговор о бейсболе. Скотт протирает глаза.
– Ты только что с ним познакомилась.
– Не только что, а в пятницу вечером. Он клеился ко мне и при этом пялился на мою задницу.
Радость. Чистая радость. Ладно, не вполне чистая, зато первая, которую я ощутила с ночи пятницы. Райан сдёргивает с головы кепку, проводит рукой по взлохмаченным волосам песочного цвета, потом снова надевает бейсболку. Без неё он мне нравится больше.
– Это правда? – спрашивает Скотт.
– Д-да, – лепечет Райан. – Нет. То есть да. Я попросил у неё телефон, но она мне отказала. Клянусь, я вёл себя уважительно.
– Ты пялился на мою задницу. Всё время, – я поворачиваюсь задом и слегка наклоняюсь, чтобы наглядно проиллюстрировать свои слова. – Помнишь, у меня на штанах была дырка, как раз вот здесь? – я провожу пальцем по штанине сзади. – А потом ты купил мне тако и колу, после чего я сделала вывод, что увиденное тебе понравилось.
Я слышу приглушённые мужские голоса, смотрю на толпу мужчин, стоящих на тротуаре чуть в стороне от нас. Первая искренняя улыбка расплывается по моему лицу. Скотту понравится это представление. Может, если ещё поднажать, то я к ужину буду уже дома, в Луисвилле?
– Элизабет, – Скотт понижает голос до шипящего шепотка, характерного для обитателей трейлерного парка. – Встань как следует.
Красные пятна двадцати оттенков расцветают на щеках у Райана. Он даже не взглянул на мою задницу, он смотрит только на Скотта.
– Ладно… да, я предложил ей встретиться.
Скотт окидывает его цепким взглядом.
– Ты предложил ей встретиться?
Эй, ты! Чему тут удивляться? А что, собственно, такого? Что я, страшилище, что ли?
– Да, – отвечает Райан.
– То есть ты хотел пригласить её на свидание?
Опаньки. Скотт, кажется, на седьмом небе от счастья. Нет, чего-чего, а счастья его мне не надо.
– Да! – Райан вскидывает руки. – Я думал… я подумал…
– Что я такая доступная? – рявкаю я, а Скотт морщится.
– Что она забавная, – отвечает Райан.
Да уж конечно. Не сомневаюсь, что именно так он и подумал.
– По-моему, ты подумал, что будет забавно разок переспать со мной.
– Хватит! – рявкает Скотт.
Его прищуренные голубые глаза гневно смотрят на меня, а я поглубже засовываю руки в тугие карманы своих новых джинсов. Скотт наклоняет голову, трёт переносицу и только после этого снова возвращает на лицо свою фальшивую безмятежную улыбку.
– Я прошу прощения за поведение моей племянницы. У неё выдались тяжёлые выходные.
Я не желаю, чтобы он извинялся за меня перед кем бы то ни было! Тем более перед этим наглым кретином. Я открываю рот, но Скотт бросает мне взгляд парня из трейлера, и я поспешно затыкаюсь. Скотт тут же снова превращается в мистера Лицемера.
– Я пойму, если ты не захочешь помочь Элизабет освоиться в новой школе.
Лицо Райана принимает вежливое, но слегка невинное выражение.
– Не беспокойтесь, мистер Риск. Я с радостью помогу Элизабет.
Он поворачивается ко мне и улыбается. На этот раз улыбка у него не искренняя и не задушевная, а чертовски наглая. Ну-ну, валяй, спортсмен. Всё равно у тебя ничего не выйдет.
Райан
Стены нашей кухни раньше были бордового цвета. В детстве мы с Марком бежали домой от автобусной остановки, а когда врывались на кухню, нас встречал аромат свежей выпечки. Мама расспрашивала нас, как прошёл день, а мы макали горячее печенье в молоко. Когда папа приходил с работы, он первым делом сгребал маму в охапку и целовал. Мамин смех в папиных объятиях был столь же привычным, как наши с Марком постоянные подначки.
Не убирая руку с материнской талии, отец поворачивался к нам и спрашивал:
– Ну как мои мальчишки?
Как будто мы с Марком были единым целым, не существовавшими друг без друга.
После ремонта, который отец закончил на прошлой неделе, стены нашей кухни стали серыми. А после того, что мой брат сообщил этим летом, и папиной реакции на его слова самым громким звуком на нашей кухне стало звяканье вилок по тарелкам.