«Я не могу вам обещать, что этого никогда больше не повторится, потому что это жизнь, и мы не знаем, что случится в следующую минуту. Но, черт возьми, я с уверенностью могу пообещать, что больше никогда не буду пытаться вас оттолкнуть. И я… я люблю вас обоих».
«Мы тоже любим тебя», - ответил Дэвид. Его голубые глаза подозрительно блестели, но улыбка была радостной и широкой. – «Мы всегда будем с тобой Эмма. В прошлом, мы многое упустили, но теперь мы больше ничего не пропустим в твоей жизни, дорогая».
Я неплохо держалась во время своей недолгой, но искренней речи, но сейчас от его слов что-то сломалось внутри меня. У меня никогда раньше не было родителей, настоящих родителей, а не временных, у которых я жила пару месяцев. И теперь, наконец, обретя их, я была чертовски счастлива. Но в то же время для меня это было тяжелым испытанием. Знаете, когда в детстве очередная семья забирала меня из приюта, первое время они говорили, что любят меня, что всегда теперь будут рядом, а потом отдавали обратно. Это научило меня не верить признаниям в любви. Я инстинктивно не доверяла этим словам. Первым побуждением было не пускать эти слова в свое сердце, но затем… я просто приказала голосу разума заткнуться, и позволила словам наполнить каждую клеточку моего тела родительской любовью. Я хочу им верить. Я им поверила.
«Твой отец прав», - вмешалась Снежка. Ее голос немного охрип от слез, но все еще был нежным. – «Не важно, как сильно ты упадешь, дорогая, мы с отцом всегда будем рядом и поможем тебе подняться. Пожалуйста, не бойся приходить к нам, Эмма. Не бойся обращаться к нам за помощью или рассказывать, что тревожит твое сердце. Мы никогда не осудим тебя, но всегда поможем. Мы так сильно тебя любим, дорогая».
«Твою мать, Свон, возьми себя в руки», - мысленно кричала я сама на себя, пытаясь остановить слезы. Я попыталась проглотить ком в горле, но из-за этого булькающий всхлип вырвался из меня. Родители мгновенно поднялись и одновременно обняли меня. Неловко усмехнувшись, я позволила себе на несколько секунд просто расслабиться. Кафе было явно не лучшим местом для таких признаний.
Похлопав меня по спине и отстранившись, Снежка сказала:
«Иногда, нужно просто говорить то, что чувствуешь. Иногда, сердце просто не оставляет нам никакого выбора».
«Да», - прошептала я.
Родители заняли свои места. Глубоко вздохнув, я посмотрела на сына. Он до сих пор, не шевелясь, смотрел в свою тарелку, в которой уже была приличная лужица. Слезы капали с его подбородка и кончика носа. Господи, это разрывало мое сердце.
Взглянув на Реджину, я увидела, что она тоже наблюдает за ним. В ее глазах застыла печаль. Присев рядом с ним, Реджина положила одну руку ему на колено, а второй начала мягко гладить его по дрожащей спине. Я подошла к ним и опустилась на колени перед стулом Генри. Я не знала, что сказать, но чувствовала, что это просто необходимо. Я так виновата перед Генри, но слова – их слишком мало, чтобы описать то чувство, которое я испытывала. Он заслужил намного больше, чем просто извинения. Но я не могла дать ему ничего, кроме жалких слов.
«Эй, малыш», - тихо начала я, проклиная себя за робкий голос. Мальчик не поднимал голову. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как продолжать разговаривать с его профилем, надеясь, что он хотя бы слушает меня. – «Мы оба с тобой знаем, что я виновата перед тобой больше всего».
Я услышала, как всхлипнули Реджина со Снежкой. Знаете, одно дело что-то чувствовать, а совсем другое передать это словами. Тяжело вот так вслух признать, что ты хреновый родитель, пусть даже это чистейшая правда и ты сама с этим абсолютно согласна. Особенно признаваться в этом перед своим ребенком. Сейчас в Генри я видела себя маленькую. Я тоже всегда вот так сидела, уставившись в одну точку, и плакала, когда очередные «родители» отвозили меня в детдом. И не потому, что я любила их, и мне было жаль с ними расставаться. Нет. Мне просто было обидно, что меня опять все бросили, что я никому в этом мире не нужна.
«Я должна тебе гораздо больше, чем просто извинения», - искренне продолжила я. Дыхание стало неровным, но я сосредоточилась и продолжила. – «Я исчезла, когда была больше всего тебе нужна. Я не та мать, которой должна быть, не та, которую ты заслуживаешь, Генри. Я не…я не…»
Волна боли прошлась по моему телу. Мне потребовалась пара глубоких вдохов, чтобы побороть панику. Я готова была разрыдаться, закатить истерику. Но мне нужно было держаться. Ради своего сына. Я должна сказать ему все. Схватившись рукой до боли в пальцах за край стола, чтобы не потерять сознание, я сдавленно выдавила из себя.
«Я оставила тебя без присмотра. Я подвела тебя».
Тело мальчика затряслось еще сильнее. Он плотно закрыл глаза, и позволил себе заплакать вслух. Но он так и не повернулся в мою сторону. Осмелившись, я мягко накрыла ладонью его плотно сцепленные вместе руки на коленях. К моему величайшему облегчению, Генри не отстранился от меня.
«Прости меня, Генри. Я так виновата перед тобой. Я никогда не смогу выразить, как мне жаль».
Реджина положила свою руку поверх моей. Ее прикосновение дало мне силы.
«Ты не должен прощать меня, Генри. Ты имеешь полное право злиться на меня или даже ненавидеть. Я понимаю тебя. Я сама себя ненавижу. Но все, что я могу сделать, это извиняться и надеяться, что когда-нибудь, ты сможешь простить меня. И Генри, я клянусь, что никогда больше не сделаю этого снова. Пожалуйста, поверь мне. Я никогда больше не оставлю тебя одного, чтобы ни случилось. Пока я жива, я всегда буду рядом».
Реджина крепче сжала мою руку, это помогло мне сдержаться и не зарыдать.
«Я так сильно тебя люблю, Генри», - прошептала я сквозь слезы. – «Я знаю, что не часто говорю тебе это, но ты помнишь, как мне удалось разбудить тебя от проклятия сна?»
Генри продолжал сидеть, уставившись в тарелку. Но мое сердце екнуло, когда я увидела крошечный кивок.
«Я смогла это сделать только потому, что очень сильно тебя люблю, малыш», - сказала я ему. – «И даже если тебе больно, и ты очень сильно злишься на меня, просто помни об этом и знай, что я действительно очень сильно тебя люблю. Я разбудила тебя тогда Поцелуем Истинной Любви. Генри, ты – моя Истинная Любовь».
Реджина с Генри одновременно всхлипнули, и прежде, чем я успела перевести дух, я тут же оказалась лежащей спиной на полу. Генри лежал на мне, крепко обхватив мою шею руками и уткнувшись лицом куда-то в мои волосы. Он плакал. Я крепче обняла его, и подтянула к себе на колени, принимая сидячее положение.
«Ты – особый человек для меня, малыш», - тихо прошептала я, целуя его в макушку. – «Иногда я даже не могу поверить в то, что ты мой сын. Ведь ты такой умный, талантливый, ты намного лучше, чем я. И я так рада, что ты есть в моей жизни. Я так благодарна тебе, Генри, за все».
Мальчик ничего не ответил, только сильнее вжался мне в плечо. Я подняла взгляд на Реджину. Она сидела, не шевелясь, щеки были влажными, глаза красными. Но ее улыбка… в ней было так много любви. Черт возьми, я готова была расплавиться от нее. Она неловко заерзала на стуле, и это вернуло меня к реальности. Мы все еще были в кафе, у всех на виду. Я даже услышала, как некоторые посетители плакали и всхлипывали.
Это несколько напрягало меня. Но как сказала Снежка, иногда, нужно просто говорить то, что чувствуешь. Поэтому я сосредоточила все внимание на своей семье, чувствуя облегчение. Наконец, мои эмоции нашли выход. Это было так здорово.
Пол был холодным, и спина начала затекать. И вообще, от всего этого стресса, я готова была заснуть прямо здесь, положив голову поверх головы Генри. Я не хотела его беспокоить. Я готова была окончательно замерзнуть и окоченеть, лишь бы чувствовать, как он обнимает меня. Но потом Генри тяжело вздохнул и поднял голову с моего плеча. Его щеки были красными, он быстро вытер их руками и посмотрел мне в глаза.
«Я тоже люблю тебя, мама».