«Люди принесите ножницы! Я искромсаю эту вещь на мелкие кусочки! Да я же скончаюсь от ревности! На него же в этом прикиде все пялиться будут!»
Его мама вышла, а я, воспользовавшись моментом, дернул его за руку, усаживая рядом с собой.
— Одуванчик, ты что творишь? — я поёрзал на стуле, сидеть становилось неудобно. Откуда-то снизу поднималась горячая волна. Блин! Откуда-то снизу! Ясно же откуда. — Что я теперь, по-твоему, делать должен?
Он хмыкнул и уставился на мой пах, облизнув губы. Вот гадство! Он надо мной что, издевается?
— В принципе у меня есть предложение... — тихо шепчет он мне.
— Какое?
— Шуруй в туалет и открывай кружок «Умелые ручки», — зло посмотрел на него и встретился с искрящимся весельем синим взглядом.
— Ну, подожди у меня! Дай только остаться с тобой наедине! Уж я отыграюсь! — сдавленно прошипел я, вскакивая и направляясь в коридор.
— Первая дверь, свет включается внутри, — догнал меня его насмешливый голос.
Глава 21
Родион.
Этот маленький монстр превратил обед в настоящую пытку для меня. Уселся рядышком со мной, хотя места было много, и всё норовил прижаться своей ногой к моему бедру. Так что моего похода в туалет хватило ненадолго. А уж когда я почувствовал его руку на своей коленке, то из всех возможных звуков мог издавать только шипение. Останемся наедине, вырву его шаловливые ручонки и вставлю в задницу. Ой, зря я об этом подумал. Зря! Ещё хорошо, что его матери позвонили и вызвали на работу.
Олег сразу стал какой-то притихший, а я плотоядно улыбнулся.
— Ну всё, мелкий пакостник. Пришёл час расплаты! — я сдёрнул его со стула и, закинув на плечо, потащил к выходу. Правда, было желание взять его прямо на кухонном столе, но не мог же я так подставить своего одуванчика. Вдруг мама вернётся, или сестра, а тут такой нежданчик.
Сгрузил его у вешалки с одеждой и рявкнул:
— Одевайся быстро, — он искоса глянул на меня, но спорить не стал. Понял, что нарвался. Вот интересно, почему я упорно считаю себя таким взрослым, а его маленьким ребёнком? Хотя он, конечно, мелкий, но мы всё-таки учимся в одном классе, значит по логике вещей ровесники. Нет, я, наверное, на год постарше: мне сейчас семнадцать. В школу пошёл с семи лет, а не с шести, как все наши.
— Одуванчик, а сколько тебе лет?
Он поднял на меня удивлённые глаза, а потом, почему-то смутившись и покраснев, опустил вниз:
— Четырнадцать, — пискнул он.
Вот бля! Почувствовал себя совратителем малолетних.
— Какого, х... фига, — смягчил я свою речь, — ты тогда учишься в десятом классе? И почему сразу не сказал?
— Это что-то бы изменило? — он посмотрел на меня удивлённо, а я вынужден был признать что, наверное, ничего.
Отвечать не стал, и он продолжил:
— А учусь в десятом, потому что очень умный и перед отъездом из Москвы сдал экзамены за восьмой и девятый класс. Только если ты сейчас по этому поводу что-нибудь скажешь, я тебя убью. Так мы идём?
— Нет, — я увидел, как потухли его глаза и улыбнулся. — Мы бежим.
Смеясь, выбегаем из подъезда и натыкаемся... правильно, на Титова. Вот кого хочу видеть меньше всего. Пытаемся пройти мимо и сделать вид, что не заметили его, но он нарушает все наши планы.
— О, ванилька! — обращается только к Олежке, меня упорно игнорирует, — что, теорию всю прошёл? Решил потренироваться?
Одуванчик молчит, опустив глаза в землю. Странно, раньше он за словом в карман не лез. Пусть молчит, а вот я не буду.
— Ты, мудило, закрой хлеборезку, — Женька с циничной усмешкой посмотрел на меня и снова обратился к Олегу.
— Мне жаль, ванилька, но теперь твой крайний срок среда. Благодари своего любовничка! — кулаки непроизвольно сжались. Сейчас я расквашу эту наглую рыжую морду.
— Родя, не надо! — в голосе Олега сквозит отчаяние, поэтому разжимаю руки и делаю от Титова шаг назад.
— Ха, ты меня поражаешь, Самойлов, — уверившись, что бить его не будут, Женька снова наглеет. — Был волкодавом, а превратился в комнатную болонку. Стоило только ванильке дёрнуть за поводок и скомандовать к ноге, как ты уже сидишь на задних лапках и виляешь хвостиком.
— Всё, ты нарвался, — стряхиваю руку Олега со своей и делаю шаг вперёд. Одуванчик, недолго думая, встаёт между нами. Он что, собрался эту гниду защищать?
— Родька, хватит. Прошу тебя. — В его глазах появляются слёзы. — Пожалуйста...
Я отступаю, а Титов хохоча во всё горло, идёт к подъезду.
— Объяснить не хочешь? — он отрицательно качает головой.
— Ладно, малыш. Дело твоё, — легко соглашаюсь я, а про себя думаю, что всё равно вытрясу из него всю правду.
Олег.
Всё было слишком хорошо, слишком. И вот теперь всё вроде бы осталось по прежнему: и солнце всё равно светит ярко и люди друг другу улыбаются. Только внутри меня леденящая пустота. Почему так? Я что, слишком многого просил? Всего один счастливый день и одну ночь.
Поднимаемся к Родьке. Он молчит. Я его понимаю. На его бы месте вытряхнул из меня всё, что я скрываю. Но он не стал этого делать, и я благодарен ему за это.
Прохожу к нему в комнату и, вы не поверите, сажусь делать уроки. Затылком чувствую, что он смотрит на меня. Глаза предательски защипало. Чёрт! Не хватало только разрыдаться, как истеричной девке. Чувствую, как меня разворачивают вместе со стулом. Не выдерживаю и всё-таки начинаю плакать. Он прижимает меня к себе, утыкаюсь носом в его шею и продолжаю реветь.
— Тихо. Тихо, мой милый. Не надо плакать, — он отрывает меня от себя и вытирает слёзы со щёк. — Не плачь.
Нежно зажимает моё лицо в своих руках и целует. Мягко, ласково... Я чувствую, что начинаю плыть.
А его поцелуи становятся настойчивее. Его язык переплетается с моим. Жар распространяется по всему телу. Он сдёргивает меня со стула и бросает на кровать, нависая сверху. Растворяюсь в его глазах, таких нежных и ласковых. Его губы скользят по моему телу. Вот интересно, а когда он успел снять с меня свитер? И почему я этого не заметил? Ладно, плевать. Возбуждение, желание — я тону в них. Его рука, расстегнув мои джинсы, нежно обхватывает жаждущую плоть. Я сейчас умру, а он заменяет руку губами и языком. Движения нежные, плавные. Выгибаюсь ему навстречу и слышу крик. Запоздало понимаю, что это мой. Он отпускает меня, переворачивая на живот. Знаю, что сейчас будет. Непроизвольно напрягаюсь, но под его губами, скользящими вдоль позвоночника расслабляюсь. Один миг и чувствую его пальцы внутри меня. Больно, но к этой боли примешивается наслаждение. Родька осторожен. В ушах шумит, краем уплывающего в нирвану сознания улавливаю его тихий ласковый шепот. Глупые, ласковые слова, но от них так тепло на душе. Наконец, он входит в меня, а я окончательно теряю связь с реальностью.
***
Осторожно выбираюсь из Родькиных объятий, чтобы не разбудить. Он недовольно морщится, но не просыпается. Натянув джинсы, выхожу на кухню и сажусь, задумавшись. Что же делать? Я не могу потерять его, моего демона-искусителя, без него просто не будет жизни. А существование — это не по мне. Что там говорила бабушка: не принимай необдуманных решений.
В голове всплыли слова Титова, о том, что это не Москва и здесь наши с Родькой отношения не примут. Не примут... Чёрт! А ведь решение есть. И где были мои мозги раньше. Ну, держись Женюсик. Я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. Вынимаю телефон и нахожу контакт. Ухмыляясь, жму на кнопку:
— Привет, лапусик! — почти мгновенно раздаётся на той стороне...
— Манюня, мне нужна твоя помощь! — услышав голос друга, уверился, что всё будет хорошо...