На полу на коленках сидит Маринка и держит в объятиях сильно избитого Олежку. Его голова лежит у неё на плече, а она, укачивая его, как маленького ребёнка, нежно шепчет.
— Потерпи маленький мой, потерпи. Сейчас придёт Миша, и мы пойдём домой. Всё будет хорошо. Я исправлю, что натворила.
Я бросился к ним:
— Мелкий, кто это тебя так? Скажи, убью, суку!
Олег улыбнулся отрешённой улыбкой, а Марина кивнула в дальний угол.
— Это всё он! — Я повернул голову в указанном направлении и увидел сидящего там Титова. Олег показал мне его вчера.
— Ну молись, гадёныш. Сейчас буду делать из тебя рубленый бифштекс.
— Нет, не надо, Манюня. Не стоит он того, чтобы ты об него руки пачкал, — раздался тихий жалобный голос снизу.
Я вернулся к Олежке с Мариной.
— Не переживай, мелкий. Сейчас я тебя домой доставлю и в постельку уложу. Просто счастье, что ваша мама уехала в командировку и не увидит любимую деточку в таком состоянии, — бросил я Марине.
— Повезло, — согласилась она.
Осторожно подхватил лапусика на руки, он доверчиво прижался ко мне:
— Миша, ты был прав. Ты был прав, Миша, — он начал всхлипывать.
— В чём именно? — мы вышли из гаража и двинулись в сторону дома.
— Ты говорил, что я должен рассказать всё Родьке. Говорил. Почему же я тебя не послушал... — мальчика сотрясали рыдания. — Он меня презирает, а я так его люблю.
Он причитал всю дорогу до дома. У нас с его сестрой просто сердце кровью обливалось. Такой он был маленький, беззащитный и несчастный.
Уложив малыша в постель, я обработал ему раны и впихнул таблетку лёгкого успокоительного. Через полчаса он спал, всхлипывая и бормоча что-то во сне.
Марина сидела на кухне, обхватив руками чашку с кофе, как будто пыталась согреться. Я сел рядом с ней.
— Расскажи мне, что произошло?
Девушка заплакала:
— Я так виновата, Миша. Так виновата...Ты был абсолютно прав, что бросил меня. Я тварь. Такую нельзя любить.
Марина с покорной обречённостью рассказывала мне о том, что случилось. Слёзы медленно катились по её щекам, она не стирала их, как будто не замечая. Я слушал внимательно и ловил себя на том что, несмотря ни на что, мне её жаль.
— Ты теперь никогда не простишь меня. Но я хочу сказать, что люблю тебя. Всегда любила.
Я притянул её к себе, усадив на колени. Осторожно снял заколку, распуская волосы. Золотой водопад упал ей на плечи. Я зарылся в них носом, вдохнув аромат полевых цветов.
— Златовласка, кто я такой, чтобы судить тебя. Не плачь, это ни к чему, — она с надеждой посмотрела в мои глаза.
Осторожно прикоснулся губами к её щекам, слизывая солёные капельки. — Я скучал, малышка.
Она напряглась в моих руках:
— Миша...
— Тшш! — приложил палец к её губам. — Не говори сейчас ничего. Всё не важно, радость моя.
Её губы приоткрылись, и я не удержался. Сладость, такая сладость. Я целовал её губы, щёки, ласково чертя языком фигурки на её тонкой шее. Моя! Она всегда была моей, и я готов был прощать ей всё и всегда. Просто потому что любил. Не за что-то, а вопреки всему...
Глава 27
Валерия.
Я медленно брела по улицам родного города. Мне всегда нравилось бродить вот так вот: абсолютно одной. Снег мелодично хрустел под моими ногами. Лёгкий мороз щипал за щёки. Я сняла варежку и потёрла одну из них. Как же хорошо, спокойно. Хотела продолжить наслаждаться идиллией, как вдруг увидела Родьку, несущегося не разбирая дороги.
— А ну стой! — преградила ему путь. — Что это с тобой?
Парень был белее снега, которым я секунду назад любовалась. Он отстранённо посмотрел на меня и сквозь зубы буркнул:
— Кроме того, что я понял, что являюсь безмозглым кретином и лохом? Вроде бы ничего.
А вот это мне уже не нравится.
— А ну-ка, пошли к тебе. Хочу послушать занимательную историю о твоём превращении в лохушку, — я дёрнула парня за руку в направлении его дома.
Он не сопротивлялся, покорно плетясь за мной. Кажется, возбуждение его оставило, и теперь он еле-еле передвигал ноги. Подойдя к дверям квартиры, Родька достал ключи, но не смог даже попасть в замочную скважину, так сильно у него тряслись руки.
— Это ещё что за тремор? Прямо как у алкоголика, – я выдернула связку с ключами из его рук и открыла дверь сама.
Родька пригласил меня на кухню:
— Кофе будешь?
— Давай, - он был какой-то потерянный и как будто не живой. Молча включил газ. Поставил чайник и сел на стул, обхватив голову руками. Кажется, он вообще забыл о моём присутствии в его доме. Я не спешила его расспрашивать. Вместо этого внимательно рассматривала. Похоже, дело труба. Родька поражал синюшной бледностью, кругами под глазами и нервно трясущимися губами, напоминая фильм «Ожившие мертвецы», хотя те, по-моему, были симпатичнее.
Чайник истошно засвистел. Самойлов вздрогнул и поднялся. Поставил передо мной чашку и стал наливать воду. Я заворожённо смотрела, как наполняется небольшая зелёная чашка. Вот вода перелилась через край, ручейками потекла по столу. Решительно встав, отбираю у Родиона чайник и возвращаю назад на газ.
— Самойлов, ты мне сейчас немедленно всё расскажешь. И пока я не узнаю что случилось, отсюда не уйду.
Он вздыхает и покорно начинает рассказ.
Родион.
Гнев, злость, обида, боль. Я проходил через весь спектр негативных чувств. Как он мог? Как он мог со мной так поступить? Хотя, чему я, собственно говоря, удивляюсь? Я же о нём ничего не знаю. Согласитесь, что неделя это очень мало, чтобы узнать человека. Говорю об этом, сидящей напротив Лерке. Она раздражённо фыркает:
— Глупости, хорошего человека видно сразу. А плохой, хотя и может притвориться хорошим, но гнусность всё равно наружу вылезет.
— Вот она и вылезла, — сердце разрывается на куски. Больно, как же мне больно. Нет ничего хуже предательства того, кого любишь. Оно разбивает человека на тысячу мелких осколков. Осколков с очень острыми краями, которые постоянно режут душу. Мы пытаемся собрать эти осколки, склеить их воедино, но то, что получается в результате настолько хрупко и ненадёжно, что рассыпается от малейшего толчка.
Вот так и я. Разбился на мелкие острые куски, такие мелкие, что, боюсь, их уже невозможно будет склеить.
Что же ты наделало, маленькое чудовище, с самыми прекрасными глазами на свете… Забава? Веселье? Что в итоге ты получил?
Лерка внимательно выслушивает мой рассказ. Ни разу не перебивая, только скептически качая головой. Я знаю, она пожалеет меня и мне сейчас это очень нужно. Но вместо этого, Валерия взрывается:
— Блядь! Ты Самойлов, что? Законченный идиот? Точно лохушка провинциальная. Дебил. Головой думать не пробовал? А то всё исключительно тем, что между ног… Почему вместо того, чтобы поговорить с Олегом, ты безоговорочно поверил его сестре? Хотя Олег рассказывал тебе о том, что она его ненавидит.
— Она бы не стала такого придумывать. Тем более я стал свидетелем его любовной встречи с Титовым лично.
— Да неужели? — Леркины глаза сузились от еле сдерживаемого гнева. — Что именно ты видел? Двоих сторожей у дверей гаража и Олежика, трепыхающегося под Титовым на полу!!! Прикинь, на полу, хотя ты сам сказал, что там стоит диван. Странное свидание. Больше на изнасилование похоже. Я надеюсь, ты своего одуванчика оттуда увёл?
Отрицательно мотаю головой и застываю. Внутри всё покрывается ледяной коркой. Если Лерка права, то я… Господи ты боже! Если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу…
Мы срываемся с места и, схватив куртки, несёмся в сторону гаражей.