В пять вечера всех смело. Все-таки понедельник – день тяжелый.
Яна уходила последней, как обычно. Она знала, что Мартин уже уехал. Они заранее обо всем договорились. Теперь он приедет только около девяти-десяти. Будет время приготовить ужин, если до него дойдет ход.
Она прошла «вертушку», попрощалась без привычных колкостей и под изумленные взгляды охраны вышла на улицу.
С легкой улыбкой, не спеша двинулась в сторону остановки.
– Яна, здравствуй, – голос ударил в спину, разметав то прекрасное, что цвело в ее душе. – Ты сегодня без своего цербера? Может, все-таки поговорим?
Она остановилась, вздохнула и повернулась к Михаилу.
Яна не хотела даже здороваться с ним. Нет, язык не поворачивался.
– Что тебе надо? – с расстановкой задала она вопрос, чувствуя, как в ней поднимается что-то мерзкое, жаждущее врезать Мишке по его сытой мор.. физиономии.
– Я хочу поговорить.
– Да нам не о чем говорить!
Яна вдруг заметила довольный блеск в его глазах. «Ах, вот оно что! Нравятся мои эмоции? Неважно, какие? Но если я злюсь, значит, он вызывает у меня эмоции!» И она успокоилась моментально – кто он такой, чтобы тратить на него свои нервные клетки? Трус и слюнтяй.
– Уйди из моей жизни, – твердо сказала Яна.
– Нет.
Она смотрела на него с сомнением в его адекватности. Если раньше он жил в памяти, как что-то невыносимо печальное, то своим возвращением и поведением он почти довел ее до ненависти. До презрения точно.
– Шел бы ты, Миша, … к маме под юбку и не высовывался оттуда.
Янка прямо почувствовала, как иголки не ежа, а дикобраза разрывают ей кожу и лезут на свет божий. И их разбудил вот этот самый человек, стоящий перед ней. На улице резко потемнело, поднялся ветер, и низкие темные тучи заволокли небо, грозясь пролиться дождем. Или погода и была такой, а Яна просто ничего не видела, купаясь в своем счастливом состоянии.
– Сейчас вольет, – не обращая внимания на ее слова, сказал Михаил. – Поехали, посидим в каком-нибудь кафе. Договоримся обо всем.
– Ты в себе? Я никуда с тобой не поеду, не пойду и разговаривать не буду.
– Да пойми ты, наконец! Мне нужна только ты! Я хочу твоей любви, хочу все вернуть. Хочешь, я разведусь, сюда перееду, а хочешь – буду приезжать к тебе на выходные и праздники. Давай вместе все вернем, у нас будут дети!
Если в начале его речи, Янка оторопела и смотрела на него во все глаза, то слова о детях показались кощунством. Она замотала головой, схватила себя за отворот пальто, пытаясь освободить шею, словно задыхалась. Наконец, она взяла себя в руки.
Первые капли дождя, холодного, серого, тяжелого… Вместо солнца в душе слякоть и грязь…
– Не смей… никогда касаться детей. У тебя есть дочь, воспитывай ее. А про меня… нет, просто уйди. Человек ты или нелюдь??? Отстань от меня!
– Нет!
В груди у Яны образовалась огромная дыра, прорванная его мерзостью, липкостью, самовлюбленностью.
Янка посмотрела в сторону. Ей не хватало воздуха, слезы жгли глаза, но она не давала им пролиться. Боковым зрением заметила шикарный «Мерс», остановившийся у лестницы в их здание. Из него вышел кто-то знакомый и направился внутрь.
– Яна…
– Замолкни. Говорю последний раз. Дальше – как хочешь. Я никогда с тобой не буду. Никогда. Тебе нужно со мной переспать? Отвечаю – только с мертвой. Все ясно? До живой ты не дотронешься. У меня есть любимый человек и даже просто стоять рядом с тобой – осквернять воздух, которым он дышит.
– Да сколько можно! Что ты ломаешься? Цену набиваешь? Нет у тебя никого! И любишь ты только меня! А если продолжишь нести эту хрень, я всем расскажу, как ты хотела меня на себе женить, прописку московскую, придумав эту историю про ребенка, потом, типа, сделала аборт и…
Яна из последних сил замахнулась, чтобы влепить ему пощечину – да так, чтобы голова мотнулась, и зубы клацнули… но не смогла. Не захотела даже касаться его.
– Пачкаться о тебя нет желания, – с горечью прошептала она. – Я тебе только что сказала, не смей касаться детей! Ты моральный урод. Хоть на весь мир кричи – иди, опозорь себя до конца. Мне все равно.
Из здания вышел … Марат и бегом спустился по ступенькам, направляясь к ним.
– Яна, привет. Что случилось?
Да… Марат – это не Мартин. У него эмоции зашкаливали, и он не пытался их скрыть. Он понял, что Янка взвинчена до предела общением с незнакомцем. А за нее он мог просто уничтожить.