Мой вороненок. Моя единственная любовь.
Будь отважен. Я знаю, ты сможешь.
Пусть это будет напоминанием обо мне. Я всегда буду рядом – всего лишь на расстоянии мысли.
Дин
Эйдан прижался губами к записке.
Он закрыл папку, но клочок бумаги так и остался у него в руке. Опустив голову на сложенные на столе руки, он бездумно начал следить за огоньком свечи. Утро еще не наступило. Оставалось только ждать.
====== Глава 5. Вкус сидра ======
Яркие лучи утреннего солнца ласкали улицы просыпающегося города. Эйдан поднял руку, прикрывая глаза от света. Сколько раз он думал об этом дне, он всегда представлял его себе серым, дождливым и холодным. Он считал, что погода должна отражать тот мрак, что царил в его сердце. Погода не могла – не должна была! – быть настолько прекрасной. Казалось, что сам Господь приветствует судьбу, уготованную Дину.
Молодой фермер направлялся на рыночную площадь, пытаясь привлекать к себе как можно меньше внимания. К счастью, если не считать нескольких оскорблений, его и не трогали. Около здания тюрьмы уже собралась толпа, но Эйдану удалось найти себе место в тени повозки с сеном, откуда он мог видеть главный вход.
Брюнет хмурился и по привычке нервно переплетал пальцы, сдирая запекшуюся кровь со сбитых костяшек. Боли он не чувствовал. Сложно было представить, что он разбил руки совсем недавно, в сарае своих родителей. Казалось, что прошло уже несколько месяцев, а на самом деле – всего один день. От переживаний и страха юноше было физически плохо. Он почти не чувствовал рук и ног, а мог только наблюдать за происходящим… и слышать. Впрочем, от последнего он бы с удовольствием отказался. Он не хотел знать, что говорят окружающие.
– Прям настоящий праздник! – сказал один мужчина.
– Ага, похоже все собрались, чтобы посмотреть, как О’Горман станцует свой последний танец в петле, – откликнулся его спутник.
Думать об этом было невыносимо. Эйдан вцепился в ткань своей рубахи и закашлялся, стараясь производить как можно меньше шума. Он не хотел быть замеченным. К счастью, мужчины были слишком увлечены разговором.
На лбу Эйдана выступил холодный пот, и он вытер лицо рукавом. Он прислонился спиной к телеге, надеясь, что не упадет в обморок. В его мыслях эхом звучали слова записки, которую он нашел в инфолио Дина. Будто бы возлюбленный нашептывал их ему…
Мой вороненок… Будь отважен.
«Я не могу… Дин, я не могу…» – мысленно взмолился он.
Невидимые руки легли на его лицо, лаская лоб, виски и скулы, очерчивая контур щек.
Будь отважен. Я знаю, ты сможешь.
«НЕТ! Говорю же, я не смогу. Нет… Я трус. Я умру от страха прямо сейчас. Из нас двоих именно ты был бесстрашным. Ты никогда не учил меня быть смелым. От меня это и не требовалось, ведь рядом был ты».
Он почувствовал, как нос Дина коснулся чувствительной кожи за его ухом, а затем последовал мягкий поцелуй и вновь шепот.
Будь отважен.
«Дин, почему тебя нет рядом? Сейчас ты мне нужен как никогда. Почему жизнь так жестока? Почему, когда мне хуже всего, единственный человек, который может мне помочь, не может быть рядом?»
Я всегда буду рядом – всего лишь на расстоянии мысли.
«Этого мало, Дин. Этого слишком мало».
Пусть это будет напоминанием обо мне.
Голос стал тише, и Эйдан почувствовал легкое прикосновение к своему лбу.
«Я не хочу помнить тебя! – Эйдан задрожал, дернувшись вперед, будто пытаясь вернуть возлюбленного, которого не было рядом. – Это слишком больно! Ты останешься в моей памяти и будешь медленно исчезать, мучая меня день за днем. Все вокруг будет напоминать о том, чего у меня больше нет. Я не хочу помнить тебя. Я хочу, чтобы ты был рядом. Я хочу чувствовать запах твоих волос. Я хочу лежать рядом, положив голову на твое бедро, пока ты рисуешь. Я хочу вновь и вновь читать тебе трагедии Софокла, ведь ты каждый раз смеешься до слез, когда я дохожу до драматических монологов. Я хочу петь тебе твои любимые песни и ворчать, когда ты просишь спеть что-то два раза подряд. Я хочу ловить твой взгляд украдкой во время воскресной мессы. Я хочу чувствовать твое горячее дыхание, когда мы занимаемся любовью. Я хочу вновь получить одну из тех дурацких рубашек с оборками, которые ты даришь мне каждое Рождество, а я ношу их только, чтобы сделать тебе приятное, хотя мы оба знаем, что я их терпеть не могу. Я хочу слышать, как ты говоришь, что я прекрасен, потому что я самовлюбленный придурок, и мне нравится, когда ты так говоришь. Если тебя не будет, кто скажет мне об этом? Я никому не нужен, кроме тебя. Никто меня не знает, кроме тебя. Я не хочу помнить тебя, Дин. Ты не представляешь, насколько сильно я ненавижу эту память».
Эйдан не понял, как это произошло, но внезапно он понял, что телеги рядом уже нет. Он оказался в центре толпы, которая ждала появления приговоренного. Юношу будто бы никто не замечал. Все взгляды были прикованы к двери тюрьмы, а когда она, наконец, открылась, площадь превратилась в свинарник. Со всех сторон раздались крики и посыпались оскорбления, будто бы жители Санкт-Петера разом превратились в животных. «Выглядят и ведут себя как свиньи» – презрительно подумал Эйдан.
Несмотря на то, что рост Эйдана был выше среднего, он с трудом мог разобрать то, что происходит перед дверью. Дина он увидел только, когда тот поднялся в открытую повозку, которую специально подогнали ко входу, и судебный пристав связал ему руки. Блондин был бос и одет в длинную холщовую белую рубаху до щиколоток. Это было традицией – заключенным не позволяли надевать штаны. Еще одно унижение.
Дин равнодушно смотрел на толпу невидящим взглядом. Он не выглядел испуганным, скорее уставшим. Под глазами блондина залегли тени.
Эйдан ничего не мог сделать, лишь безмолвно наблюдал, как палач грубо толкнул его возлюбленного, заставляя освободить место для пристава, который тоже поднялся в повозку и начал зачитывать приговор:
Дин О’Горман, осужденный за убийство трех человек, Тимоти Блэкхока, Джона Бейкера и Уильяма Бейкера, по закону приговаривается к смерти. Его надлежит препроводить к месту свершения преступления, где будет проведена казнь, путем повешения заключенного за шею и удерживания с таком состоянии до момента наступления смерти.
Толпа возликовала. Эйдан с трудом сдержал вскрик и зажал себе рот рукой, чтобы сдержать рвущиеся из горла рыдания.
– Да смилуется Господь над твоей душой, – завершил пристав свою речь, когда народ притих. Он сел, исчезнув из поля зрения Эйдана.
Палач надавил на плечи Дина, заставляя того тоже сесть. Эйдан сжал кулаки.
– Не трогай его… – прошипел он сквозь зубы, но его естественно не услышали.
Толпа расступилась, пропуская повозку. Эйдан заметил, что на козлах сидит Мактавиш. Судебный пристав и палач были верхом на собственных лошадях. За ними следовал преподобный Блэкхок, улыбающийся толпе так, будто проводил свадьбу, а не сопровождал казнь.
Дин сидел, низко опустив голову. Казалось, что он спит. Когда процессия проехала мимо него, Эйдан заметил, что блондин прислоняется спиной к продолговатому деревянному ящику, который также погрузили на повозку.
«Это его гроб…» – внезапно понял Эйдан. Ему показалось, что ему в грудь вонзили разделочный нож, а к горлу подкатила тошнота.
Интересно, почему в повозке только один гроб. Они с Дином всегда все делили на двоих – жар ночей, смех в темноте, мечты, радости и печали. Почему же они не могли разделить и эту судьбу – смерть и гроб? Упокоиться вместе под толщей холодной земли? Эйдан не понимал.
Толпа двигалась вслед за повозкой по главной улице Санкт-Петера. Они кричали, болтали и смеялись, следуя за человеком, приговоренным к смерти. Кто-то даже начал распевать непристойные и застольные песни.
Эйдан шел за повозкой, стараясь держаться как можно ближе. Когда процессия добралась до «Старого гуся», толпа потребовала остановки, чтобы жители могли купить себе выпивку. Мактавиш остановил лошадей перед таверной, и люди закопошились, меняя деньги и покупая эль. На некоторое время заключенного оставили в покое, и Эйдан подобрался совсем близко. Никто его не остановил, хоть он и чувствовал следящий взгляд палача.