Через два часа после рассвета, небо заволокло тучами и начался дождь. Многие горожане вздохнули с облегчением. Эйдан продолжал рыть, хоть это было уже бессмысленно, ведь дождь вернее расправился бы с огнем, но он не мог остановиться, как будто копал собственную могилу. Ему необходимо было что-то делать. У него больше не было цели. Никто больше не ждал его. Ему некуда было идти. Под осенним дождем он быстро замерз, но будто не чувствовал этого.
К полудню огонь погас. Тюрьма была сложена из камня, и дерева там было не много. К счастью, пламя не перекинулось на соседние постройки.
Эйдан выбрался на поверхность. Его темные кудри слиплись от дождя и пота, а лицо и руки покрывала грязь и сажа. Армитэдж накинул на его плечи плащ.
– Нам стоит пойти ко мне домой. Тебе нужно принять горячую ванну, – мягко предложил он. – Здесь больше нечего делать.
– Нет, – твердо ответил Эйдан. – Я должен его увидеть.
– Эйдан… – книготорговец не сразу понял, о ком говорит юноша, а, догадавшись, вздохнул. – Я не думаю, что… – он попытался подобрать слова, но все равно не смог смягчить смысл. – Я не думаю, что от его тела что-то осталось…
Но Эйдан его не слышал. Он во все глаза смотрел на противоположную сторону площади, где стоял мужчина в коричневом плаще и женщина с длинными темными кудрями с легкой сединой. Женщина напряженно вцепилась в накинутую на плечи серую шаль, а мужчина нервно крутил в руках шляпу. Эйдану показалось, что он не видел их целую вечность. Они выглядели почти чужими людьми. Мистер и миссис Тернер – его родители.
Мистер Армитэдж шумно вздохнул, проследив взгляд юноши. Они пока сына не заметили, а он не решил, хочет встречаться с ними или нет. Додумать эту мысль он не успел, так как на площадь влетела карета, которую Эйдан немедленно узнал. Он принадлежала О’Горманам.
Кучер остановил лошадей рядом с Эйданом и Ричардом, так что им пришлось отскочить, чтобы не попасть под плеснувшую из-под колес грязь.
Первой из кареты вышла леди О’Горман, и Эйдан буквально не поверил своим глазам. Он никогда ранее не видел ее настолько усталой, бледной и… некрасивой. Мать Дина всегда отличалась приятной внешностью, но скорбь и боль уничтожили ее красоту. Она определенно очень много плакала, хоть и пыталась скрыть это косметикой и пудрой. Она была одета в черное платье, и Эйдану вдруг стало интересно, надела ли она траур сейчас или сразу, как Дина арестовали.
Женщина сделала несколько шагов к сгоревшей тюрьме, и люди стали собираться вокруг, перешептываясь.
Эйдан взглянул на карету. Там внутри был кто-то еще – он слышал женский плач. Кучер открыл вторую дверцу и помог выйти Мэгги – старой нянечке Дина. Она неуклюже выбралась и остановилась. Ее руки дрожали, а лицо была наполовину закрыто платком, с помощью которого она пыталась сдержать всхлипы.
– Мисс Маргарет… – прошептал Эйдан.
Он был очень привязан к старой экономке О’Горманов и ему было больно видеть ее в таком состоянии.
Увидев выжженную пустошь перед собой, она замерла в ужасе. Кажется, именно в этот момент она осознала произошедшее – то, что Дин больше не вернется домой, не поцелует ее в щеку перед сном, не посмешит шуткой и не похвалит ее стряпню. Больше никогда.
Из ее горла вырвался вскрик отчаяния и боли:
– Нет!!! Нет, мой малыш!!! НЕТ!!!!
Она попыталась броситься к останкам тюрьмы, но запуталась в подоле длинного платья и упала на мокрую землю. Не раздумывая, Эйдан бросился к ней, чтобы помочь. Пожилая женщина подняла на него взгляд и, узнав, крепко обняла, утыкаясь лицом в его влажный плащ:
– Ох, мистер Эйдан, это так ужасно… он… они… – она вновь расплакалась. – Он же был таким милым и добрым… это же ошибка… Он не мог убить тех мужчин. Мой бедный господин, он был так молод… Мой мальчик, мой малыш…
– Я знаю, знаю… – Эйдан ласково погладил ее по волосам, не представляя, что еще сказать.
Он поднял голову и огляделся, понимая, что в этот момент все на площади смотрят на него, в том числе его собственные родители. На лицах мистера и миссис Тернер застыло удивление.
– Мэгги! Отойди от этого человека! У нас с ним больше нет никаких отношений, я запрещаю тебе находиться в его компании, – распорядилась леди О’Горман. – Хадлоу, уведи ее обратно в карету, если ее не держат ноги, – приказала она кучеру, и тот осторожно, но уверено забрал женщину из рук Эйдана.
Леди О’Горман одарила его взглядом, полным презрения и ненависти. Она резко отвернулась, но тут заметила в толпе его родителей.
– Это все ваша вина! – воскликнула она, указывая на них трясущимся от ярости пальцем. – Я правильно воспитывала сына. Он таким не был. Он не был убийцей и на других мужчин не заглядывался. Это ваш сын соблазнил его как настоящий демон, которым он и является. Он никогда бы не ввязался в эти отвратительные вещи по собственной воле. Если бы вы только лучше воспитывали своего ребенка. Если бы вы привили ему добродетель и праведность. Если бы вы вырастили его достойным. Так нет же! Он преступник и извращенец. Смерть моего сына на его совести!
Мистер Тернер выслушал эту отповедь, не отводя взгляд.
– Вы ошибаетесь, – наконец, громко, так чтобы все слышали, объявил он, бросив на Эйдана неприязненный взгляд. – У меня нет сына.
Миссис Тернер во время этой сцены так и не подняла взгляд от земли, пока муж не обнял ее за плечи, уводя прочь. Кажется, леди О’Горман удовлетворилась произошедшим и направилась к руинам тюрьмы.
Эйдан почувствовал, как ему на плечо легла рука мистера Армитэджа.
– Не слушай их, Эйдан, – шепнул книготорговец. – Не повторяй моих ошибок. Это не была твоя вина. Дин решил так самостоятельно. Он любил тебя, и ты никогда не принуждал его к этому.
– Если бы меня не было, он был бы жив, – проговорил в ответ Эйдан.
– И, вероятно, его жизнь была пуста и уныла, и он терзался мыслями о том, почему будто половины его души не хватает.
– Этого мы никогда не узнаем… – покачал головой брюнет.
Единственным его желанием сейчас было увидеть Дина. Именно поэтому он тоже направился к тюрьме. Там уже стояли судебный пристав, палач, Мактавиш и преподобный Блэкхок. Они собирались, наконец, пробраться внутрь.
– Я требую отдать останки моего сына, – обратилась леди О’Горман к приставу.
– Как только мы их обнаружим, – заверил он ее, а затем обернулся к Эйдану и ткнул пальцем к его сторону. – Эй ты! Похоже, ты достаточно силен, нам нужен кто-то, кто разберет обломки.
– Вы не можете просить его! – воскликнул пастор. – Он… он слишком хорошо знал убийцу. Его тут вообще не должно быть.
– Это маленький город, тут все хорошо знали О’Гормана, – пожал плечами пристав. – Не учите меня делать мою работу, Блэкхок!
Пастор скрипнул зубами и ожег юношу взглядом. Свою злость он спустил на Мактавиша, угрожая тому, пока Эйдан разбирал завал:
– Молись, чтобы в камере оказались кости. Ты знаешь, что ждет пособника убийства и поджигателя.
Эйдан мог поклясться, что пастор говорит это специально громко, чтобы он мог услышать, намекая на то, что произошедшее было результатом сговора между ними. Внезапно, он понял, что действительно надеется найти хоть что-нибудь. Дин в любом случае был обречен, и Эйдану не хотелось, чтобы пострадал еще и Мактавиш. Он был хорошим человеком, он позволил им с Дином увидеться в последний раз. В последний раз обнять друг друга. За это Эйдан был ему бесконечно благодарен.
Когда Эйдан, наконец, добрался до места, где должна была находиться камера, он увидел, что там мало что уцелело. И, хотя он считал, что хуже быть уже не может, его желудок скрутило, а к горлу подступила тошнота, когда он заметил останки грудной клетки и что-то, напоминающее руку. Остальные кости были раздроблены упавшей потолочной балкой.