Ну а следом я побежал в редакцию «Заводчанина», благо это совсем рядом было, в конце проспекта Свердлова, в стеклянном кубе футуристических форм, на третьем этаже.
— О, привет ещё раз, — улыбнулась, увидев меня, Зина, — ты представляешь, из-за этого материала у нас вся редакция на ушах стоит. Главный раза три созванивался с вышестоящими инстанциями и получил полное добро на публикацию. На тебя посмотреть теперь хочет.
— Буду рад познакомиться с таким большим человеком, — вежливо ответил я, следуя транзитом через приёмную в кабинет главного редактора, звали его, судя по табличке на двери, Зозуля Борис Николаевич.
«Зозуля» это ж «кукушка» по-украински, подумал я, а ещё это символ пробуждения природы после зимней спячки — эко тебя занесло-то, Николаич, с бескрайних степей Украины. А оказался он нисколько не большим, а очень средних размеров и вполне себе моложавым товарищем, далеко не дотягивающим до сороковника, в тяжёлых роговых очках и дорогом костюме явно не фабрики «Большевичка».
— Витя? — радостно улыбнулся он мне, — ну тебе повезло, так повезло. Богатым скоро будешь, а после нашей статьи ещё и знаменитым. Садись, чай-кофе будешь?
— А что, и кофе есть? — удивился я, — давно его не пил.
— Зиночка, организуй, пожалуйста, — попросил он, — а мы пока побеседуем. Расскажи про себя поподробнее, — сказал он мне, усаживаясь в своё кресло.
— Охотно, — ответил я, — только ничего же необычного не будет. Живу в Сером Топтыгинском доме, хожу в обычную среднюю школу, с сентября перевожусь, правда, в 38-ю. Занимаюсь в теннисной секции на Торпедо и театральной студии во Дворце. Собственно и всё.
— Отец у тебя большой начальник ведь на Заводе, правда?
— Не такой уж и большой, — осторожно ответил я, — есть там и побольше. Начальник цеха машин малых серий.
Тут вошла Зина с подносом, где стоял кофейник, три чашки на блюдечках и тарелка с конфетками.
— Класс, — восхищённо сказал я, попробовав кофе, — сто лет не пил бразильского.
— Это индийский, — поправила меня Зина, — вот баночка из-под него.
И она выудила откуда-то из-под стола круглую жестяную банку с надписью «Indian instant coffee».
— Богато живут журналисты, — заметил я, — я такого никогда не видел. Очень сильно отличается от кофейного напитка «Балтика».
— Я рад, что тебе понравилось, — заметил редактор, отодвигая чашку, — давай теперь про собственно находку поговорим.
— Пожалуйста, спрашивайте, — предложил я.
— Эти монеты, они тяжёлые? — задал он наболевший вопрос.
— По отдельности нет, около 10 грамм, кажется. Но если их сто штук, то уже достаточно весомо.
— А там и правда Николай изображён?
— Чистая правда, на решке, как сейчас говорят, портрет Николая 2-го в профиль… с бородой, да. И надпись по кругу «Его величество Николай 2 император и самодержец всероссийский». А на орле соответственно орёл, двуглавый, герб Российской империи, плюс номинал монеты и дата выпуска. У всех моих монет номинал был 10 рублей, а год выпуска 1899-й.
— А на ребре у них что-то есть? — задал он неожиданный вопрос.
— Хм… — задумался я, — я специально не присматривался, но какие-то буквы там вроде были… о, вспомнил — там написано, сколько чистого золота в монете.
— А правду говорят, что золото со временем никак не меняется, всё так же блестит? — продолжил пытать меня он.
— Теоретически да, — осторожно заметил я, — золото же инертный металл и в реакции ни с чем не вступает… почти ни с чем. Но как показала практика, помутнения были на всех монетах, вовсе они не блестели, как те, что только что из-под пресса вышли. К тому же это не чистое золото, там его только 90 %, остальное медь, возможно из-за этого…
— А остальные драгоценности?
— Ещё там жемчужные ожерелья были, две штуки, брошки какие-то блестящие и крест с большими красными камнями по всем четырём концам. На фотографиях же это всё видно должно быть…
— Да, повезло тебе, Витя, — который раз повторил редактор, протирая свои очки, — а правда, что ты премию хочешь потратить на реставрацию памятников?
— Угу, есть такое намерение, — подтвердил я.
— А почему именно на памятники? — продолжил пытать меня он.
— Как вам сказать, Борис Николаич, — начал подбирать слова я, — всё моё детство прошло рядом вот с этим увечным пионером и побитым писателем Горьким, и сколько я себя помню, всегда они какие-то страшные были… потёртые жизнью что ли. А хочется, чтобы… чтобы… про это хорошо сказал Жорж Милославский в своей песне, помните?
— Песню из этого фильма помню, конечно, — отвечал редактор, — а в каком месте он про памятники там говорит?
— Про памятники там не было, но вот так он говорил — «тот, кто ждёт, всё снесет, как бы жизнь не била, лишь бы всё, это всё не напрасно было»…