Войдя, Нина привычно направилась вглубь небольшого помещения с каменным прилавком и скамьями вдоль стен. В корзинах, прикрытая холстом, ждала покупателей выпечка. Аромат свежеиспеченного хлеба заставил сглотнуть слюну. Никто не встречал у порога, видать, отпустила помощников Гликерия по поводу воскресенья. А Феодор, должно быть, из церкви еще не вернулся. Он ходил на заутреню в церковь Святых Апостолов, что неподалеку от пекарни, с батюшкой часто беседы вел неспешные, благостные.
Пока глаза привыкали к сумраку уютной пекарни, Нина прошла к невысокому столику, где обычно и встречала покупателей пышная красивая хозяйка. Там никого не было.
– Гликерия, – позвала Нина. Заволновалась, не случилось ли чего?
Гликерия появилась из-за занавески и, вздохнув, тяжело опустилась на стул.
– Что случилось? – нахмурившись спросила Нина. – Ты что-то сама не своя.
– Ох, – махнула рукой Гликерия, – и ко мне сикофант приходил…
Нина молча вопросительно смотрела на подругу. Та метнулась к корзинам с хлебом и сладостями, начала поправлять холстину, что прикрывала товар. Нина подошла, взяла за руку:
– Да рассказывай же! К тебе-то зачем?
Гликерия зашептала, оглядываясь:
– Раб из дворца сбежал, ищут его. Все таверны обошли, до меня добрались.
– Чушь какая-то. Во-первых, откуда у раба деньги по тавернам ходить. А во-вторых, ты чего так разволновалась-то? Ну, сбежал раб, первый раз, что ли?
– Он, говорят, помощником был у дворцового повара, кто сладости печет. Думают, будет искать, где бы подработать. Искусный вроде очень.
– А ты-то причем?!
Гликерия вздохнула. Нина рассердилась:
– Ой, не томи. Знаешь, что ли, где он?
Подруга молча прошла вглубь, поманила Нину за собой. Из пекарни вышли через заднюю дверь, пересекли двор с печами. В дальнем углу стоял сарай, где хранились припасы. Гликерия вошла в него, Нина – за ней.
В сарае, не видя еще ничего после яркого солнца, Нина услышала шорох и повернулась к стене, заставленной мешками. Поджав ноги и обхватив их руками, на полу сидел мальчик лет тринадцати. Спутанные влажные белокурые волосы прикрывали плечи. На шее поблескивал витой медный ошейник. Огромные глаза придавали его виду какой-то неземной облик. Руки были покрыты синяками и царапинам. От жалости Нина охнула.
Но тут же всплеснула руками и, повернувшись к Гликерии, зашипела:
– Ты что это надумала?! Ты забыла, что за укрывательство рабов полагается?!
– Он на моего Григория похож. Прямо одно лицо, – слезы покатились по щекам Гликерии. Хотя младший брат утонул много лет назад, горевала она по нему до сих пор.
– И правда похож… – пробормотала Нина с сочувствием. – Я там корзинку у порога бросила, дай-ка, – сказала она Гликерии.
Та быстро подала корзинку, шепотом затараторила:
– Он толковый такой – в пустой мешок из-под муки залез, другими прикрылся. Над ним во дворце издевались, верно. Что-то там не так. Спрашивала, почему да как убежал – не говорит. Ну не могу я его отдать этим злодеям, ты посмотри на него!
Гликерия, горячась, повысила голос. И вдруг спохватилась, кинулась обратно в пекарню.
Нина, слушая подругу, рылась в корзинке, где уже лежали купленные товары. Отыскала сверток с разными аптекарскими средствами, без которых из дома не выходила. Достала заживляющее снадобье и намазала ребенку на ссадины и синяки. Тот морщился, шипел – мазь припекала. Аптекарша велела мальчику раздеться и показать спину. Тот помотал головой, опустил глаза:
– Спасибо, больше не болит.
Проводив взглядом Гликерию, мальчик вжался в стену, посмотрел на Нину и прошептал:
– Госпожа, не отдавайте меня им.
Нина вздохнула.
– Как звать-то?
– Галактиóн.
– Ишь ты! Галактион! – усмехнулась Нина. – Ну и имя для раба! Откуда ты?
– Привезли из болгарских земель, мальцом еще. Родителей убили, братьев тоже. Я уже и не помню ничего. Давно было. Сначала у торговца сладостями рабом, он хороший человек был, добрый. Потом его имущество в казну забрали, а самого из города выгнали. Не знаю, за что. Меня во дворце на кухню отправили, сказали, раз умею мед от патоки отличить, буду помогать повару.
– А сбежал почему? Столько лет не пытался, а сейчас вдруг сбежал?
Галактион молча отвернулся.