- Наверно, воентехник, переаттестованный лейтенантом?
- Да.
Нынешней весной, в виду нехватки кадров, в ЗАПах и тренировочных полках переучивали на летчиков чохом, всех, кто пожелает. Этим воентехник Тертышный и воспользовался. Прямо со стремянки - в кабину пилота. Прельстился карьерой брата Сергея... Впрочем...
Тяга молодежи в авиацию огромна. Почти ровесница революции, плод одних с ней десятилетий, авиация по-своему ее отражает, по-своему ей служит. Призыв Октября: кто был никем, тот станет всем, - осуществляется здесь наглядно. Но где лучшие, там и худшие, иначе не бывает, не под колпаком живем. Аморалки в частях, сколько с ними боремся, случаи воровства в курсантских общежитиях... поди знай, в каких соках выварился фрукт Тертышный. Ведь каждый ищет свое. На выпускном вечере в училище летчик-комсомолец Федя Метелкин заявил с трибуны: "Веками сияла над Арктикой одинокая Полярная звезда, а ныне Советская власть подняла над льдами семь Золотых Звезд, и наш выпуск вступает в жизнь под знаком этого созвездия!.." Не только выпуск. Молодец, метко осветил Федя, все его помнят, он под Ржевом сейчас... Лейтенанта Грозова, по словам самого лейтенанта, с авиацией свела фамилия. "Летчик Грозов! - объяснил он, призывая вслушаться в словесное сочетание. - Звучит!" Хахалкин, сбитый под Валуйками, кротко взглядывая из-под седых ресниц альбиноса, поделился таким соображением: "Форма больно красивая, товарищ генерал. В нашем роду, да и во всей Добрянке никто такой не нашивал..." Потокин на это улыбнулся, а для крестьянского парня из многодетной семьи в Добрянке возможность хорошо, красиво одеться - забота не шуточная. И Добрянок этих на Руси не счесть. Другое дело - честолюбцы. Голубенький кант, знак принадлежности к профильтрованным, отборным, огражденным от всяких сомнений кадрам, дурит им головы, подогревает. Между тем героизм - это терпение. Терпение, терпение и терпение. Что понимается с трудом, не сразу. Вообще не понимается. Уповают на авось: попасть в летчики, кривая вывезет... Но механическое-то приобщение разве что-нибудь значит? Прикрыться формой - одно, подняться, возвыситься до деяния, до личного мужества во имя добра - другое. Авиация близка, созвучна русской натуре: способна поощрять порыв, безрассудную отвагу, молодецкую удаль... Но все, чем она чарует, привлекает и что дает, не есть, конечно, синоним наших общественных идеалов. Проще говоря, профессия не делает летчика коммунистом. Он, как и другие, на пути к тому, чтобы стать им. Может быть, как и другие, не полностью, не до конца осознает, что коммунистом быть трудно. Гражданское самосознание брата-авиатора не всегда на высоте, в критический момент это сказывается, - он уже не о Тертышном думал, он себя судил, вспоминая страх и растерянность в первый момент знакомства с бессовестной шифровкой, отправленной в Москву... Да, тут однобокость, перекос, недоработка. Надо бы поярче выделять подвижников духа, борцов за правду, за честность. Тех, кто проявил доблесть на общественном поприще. Это древние, готовясь к служению своей Элладе, с детства сами - сами! - развивали в себе наклонности "к подвигам и общественной деятельности". Так зафиксировано, рядом, в одной строке: "к подвигам и общественной деятельности", он это место подчеркнул и продумал. Ибо у нас такое дело не может быть пущено на самотек. Рабоче-крестьянская власть ради своего укрепления и расцвета должна стимулировать подобную тенденцию, увенчивать достойных наградой, званием народного трибуна, что ли...
- Водит нас с тобой война, товарищ Комлев, друг за дружкой, будто что один другому должен. В который раз встречаемся?
- В четвертый.
- Как ты СБ под Уманью подвесил, страх. А с "девяткой" справился молодцом. Помнишь крымскую лесопосадку?.. Этот Тертышный - лапша. Подсунули, говоришь, на вылет? Ты мог его не взять, - быстро говорил Хрюкин, не давая Комлеву объяснить, как все получилось. - Не умеем поддерживать командира, его мнение, его инициативу... Взять командира эскадрильи. Бремя боевой работы - на нем, на комэске, никто с ним не сравнится. Он ломовик, битюг, он колымагу тянет, это же надо понимать! Советчиков, поводырей ему поурезать, колодки из-под колес - убрать. Чтобы ответственности не робел. И знал, твердо знал, не сомневался: верность делу всегда вознаграждается. Всегда.
- Всему голова - связь, - в юн Хрюкину, как нечто сокровенное, выговорил Комлев.
То, о чем твердил Хрюкин, возвращалось ему в его же словах.
Потокин, явившись с передовой, формулировал вопрос так: "Привить глухонемым дар речи и слуха!" Он поправил Потокина, дал рабочий термин: "Внедрять!" Внедрять радио в боевую практику, чего бы то ни стоило. Как новая мера во благо, так призывай петровские меры. Выход один: брить. Брить бороды без всякого снисхождения.
Выношенное, выстраданное Хрюкиным, прозвучав в устах другого как надежда, как упование, обрело свое истинное, реальное, огряниченное значение. Иное чувство, более важное, более высокое, завладевало его душой.
Лачуга в Каталонии, где олья дымилась в праздники, а в будни уминали чечевицу, фанза под Ханькоу, продуваемая ветром насквозь, хлебово из кукурузных зерен, собранных в верблюжьем помете, щербатые мазанки его босоногого детства - все это один мир, мир братства, скрепленного нуждой, великого творящего братства обездоленных, мир нищеты, откуда его вместе с народом подняла к новой жизни революция. Сделала его своим генералом. Как и подобает настоящей революции - красным генералом. Она звала его за Пиренеи и в Ханькоу, ради нее, во имя нее он сейчас здесь, на Волге - чтобы правдой всех далеких земель и своей родной, русской, отстоять занявшуюся для людей зарю справедливости,
Отстоять или вместе с нею погибнуть.
- Думаешь в партию вступать? - спросил Хрюкин.
- Товарищ генерал, занесло в новый полк, здесь меня не знают... или знают с другой стороны, - Комлев привстал на загнутую кверху, смятую консоль самолета, побалансировал на ребре. - Рекомендацию могут не дать.
Хрюкин, помнивший свой ночной приезд к бомбардировщикам Крупенина, помнил и то, как "занесло" Комлева в штурмовой полк.
- Дам, если попросишь, - сказал он.
- Спасибо...
- Фонарика-то нет, землекоп. Идем к машине. "Я, Хрюкин Т. Т., знаю т. ст. л-та Комлева на фронте Отечественной войны свыше года, - писал он синим карандашом, на ощупь, не видя слов, крупные строки лезли друг на дружку. Для партячейки сообщаю коротенько. Т. Комлев из крестьян, имеет 10 классов, бьет врага без колебаний в самом трудном месте, чем т. Комлев показал себя как выросший из комсомола сознательный коммунист. Считаю достойным быть в рядах ВКП(б). К сему генерал-майор авиации Хрюкин".
...С лопатой в руках возле загубленного, ушедшего в землю металла, с занывшей вдруг поясницей (память прошлогоднего вылета на Ятрань), - Комлев не знал, как нужна была встреча с ним другому: ведь Хрюкин готовился к безоглядной борьбе до последнего.
Но в штабе, где Хрюкин вскоре появился, все определяла фронтовая обстановка, в последние часы заметно ухудшившаяся. Это означало, что экипажи, входившие в боевой расчет, должны выйти на передний край не в семь утра, как намечалось, а с рассветом. Поднять армию затемно - вот что было ему сказано. Он выслушал распоряжение, не раскрыв рта, через час возвратился к себе - рассылать людей, проверять, взбадривать, вносить коррективы.
И хотя в последующей лихорадке круглосуточной работы на КП и в штабе он пытался забыться, отвлечься от нависшей над ним угрозы, ему это удавалось плохо. Ожидание неправедной кары гнездилось в нем рядом с другой, неизмеримо большей тревогой за исход поединка, который вместе с наземными войсками вели его летчики против танковой брони, день за днем и час за часом подбиравшейся к городу с юга, из района Абганерова. Сил не хватало, противостоять лавине низколобых танков Гота его армия не могла - и все-таки она противостояла. Летчиков, на которых он опирался в этой неравной, кровопролитной борьбе, называли на аэродромах непотопляемыми; тут была толика горького юмора, желание уберечь их от сглаза, не искушать судьбу. Истребитель Клещев, бомбардировщик Полбин, штурмовик Комлев - непотопляемые. Зная, что на войне неуязвимых нет, Хрюкин публично поддерживал это миф, дававший надежду на завтра.