Запах брезента, прогретого солнцем, возносился над открытой сумкой, перебиваясь ароматом прелого листа и меда, а Комлев заново расслышал тошнотворный дух спекшихся в тавоте, пронятых парами бензина яблок, разбросанных взрывом его сгоревшего ПО-2...
С этой дареной, бугристой, будто камнями набитой ношей Комлев пустился догонять своих.
* * *
Штаб авиационной дивизии, действовавший на одном из участков Южного фронта, ждал результатов бомбового удара по вражеским эшелонам с техникой, ставшим под разгрузку. Первые известия поступили из бомбардировочного полка, куда на должность командира звена прибыл лейтенант Комлев. Дежурный по штабу, не дослушав сообщения, прервал говорившего: "Докладывайте "Триссе" лично, соединяю..." - и протянул трубку командиру дивизии; штабной закуток землянки насторожился.
- "Трисса" на проводе, "Трисса", - досадливо подтвердил свой новый позывной командир дивизии подполковник Василий Павлович Потокин. Лучшие кодовые имена заимствуют у пернатых: "Орел", "Сокол". Хороши и реки; в спецкомандировке Василию Павловичу подкинули однажды "Прятву", ва Прятве он родился...
Но смелые птицы наперечет, родная речушка одна, и вот, не угодно ли: "Трисса". Сподобят же, господи.
- Кто на проводе? - переспросил Потокин, меняясь в лице. - Лейтенант Комлев? Где капитан?.. Капитан Крупении где, спрашиваю! Нет Крупенина?!.
"Крупенина! - эхом отозвался закуток, - Командира полка!"
- Докладывайте, лейтенант, если не уберегли командира... Комлев, как видно, запротестовал, помехи на линии его заглушали, командир дивизии, не желая слушать объяснений лейтенанта, требовал точных ответов.
- Сколько? - кричал он в трубку, наваливаясь грудью на стол. - А возвратилось?.. Пришло?.. Цифры, цифры! Соотношение!..
Бомбардировочный полк, которым недавно пополнилась дивизия Потокина, выполнял первое боевое задание, и бой, на дальних подступах к железнодорожному узлу навязанный "мессерами" девятке бомбардировщиков, был их первым боем. Экипажи приняли удар, не рассыпались, ждали поддержки истребителей прикрытия...
- "Мессеров" двенадцать, ЯКов пять, - повторял Потокин вслух. - Почему пять? Шесть!.. Была выделена шестерка!
- Ведущего сбили... - Связь улучшилась, голос Комлева зазвучал разборчиво.
- Брусенцова?
- С первой атаки... "Поршень-шесть" - капитан Брусенцов? Его.
"Брусенцов... Юра..." - тихо вздохнул штабной закуток. Маленький, синеглазый Брусенцов. Его эскадрилья почти не несла потери, имела на своем счету наибольшее число сбитых самолетов противника, сам капитан Брусенцов первым в дивизии получил орден Красного Знамени.
- ...Проследили до земли, парашюта не было... Я принял решение пробиваться к объекту. С боем, с боем пробивались, товарищ "Трисса", остатками сил. - Голос Комлева звенел. - К экипажам претензий не имею, воздушные стрелки сожгли одного "мессера"...
- Удар по цели нанесен? - нетерпеливо спросил Потокин.
- Бомбы сброшены, - ответил Комлев. - Истребителей прикрытия повел на цель зам. Брусенцова Аликин. Крутился, конечно, а толку?.. Радиосвязь ни к черту, взаимодействие не отработано...
- Аликина, как сядет, ко мне! - бросил дежурному Потокин.
- Грамотной поддержкой нас не обеспечил, потерял капитана Крупенина... - продолжал Комлев.
- Аликин барахлом трясти умеет, коллектив позорить... Продолжайте, Комлев, слышаю, - сказал Потокин, не замечая оговорки, с мрачной решимостью выслушать все.
Не вернулись также экипажи Филимонова и Шувалова.
- Товарищ "Трисса", война не первый день, пора бы истребителям вывод делать, - Комлев шел напропалую. - Боевое сопровождение не парад, тут соображать надо!
Потокин - известный в армии летчик-истребитель; в составе праздничных "пятерок" Анатолия Серова и Ивана Лакеева он открывал воздушные парады на Красной площади, инспектировал полки, а надо знать, что и одной встречи с инспекцией ВВС бывало достаточно, чтобы долго ее помнить - запальчивый лейтенант Комлев больно задел Потокина.
- Держите себя в рамках! - отчеканил подполковник, багровея. Докладывайте по существу! - Гнев он все-таки сдержал.
Дивизия, принятая Потокиным в июне, сокращенно называлась САД смешанная авиационная дивизия, в ней под единым командирским началом Василия Павловича находились и бомбардировочные и истребительные полки, сильно потрепанные, со скудным парком современной техники. А "мессера" на их участке фронта паслись тучными стадами. Разделяясь на пары и четверки с цирковым изяществом, "все вдруг", они гарцевали, красуясь друг перед другом и оставляя за кромками тупо обрубленных крыльев витой инистый след. Ожесточенные бои, особенно потери в людях создавали между полками трения, устранять их Василию Павловичу было непросто. Бомбардировщики с авторитетом Потокина, разумеется, считались, не упуская, однако, из виду, что он истребитель, а своя рубашка, как говорится, ближе к телу. Понимая это и в корне пресекая попытки внести в боевую семью раздор, Василий Павлович в свою очередь не давал повода для упрека в необъективности.
- Я по существу, товарищ "Трисса", по существу, - горестно и твердо проговорил Комлев.
Ответить, должным образом вразумить лейтенанта Потокин не смог - в их разговор вмешался еще один голос.
- "Трисса", але, "Трисса", - довольно настойчиво и так же возбужденно, как Комлев, добивался непрошеный голос командира дивизии.
- Не мешайте! - осадил его подполковник. - Не забивайте линию!
- "Трисса", я - "Поршень"! Я - "Поршень"! - Это истребительный полк, себе на беду, искал Потокина. Узнав командира, "Поршень" обрадовался: Товарищ "Трисса", але! Аликин усадил "мессера"! "Мессер" целехонек, немца забрали в плен!
- Какой Аликин? - уставился в аппарат командир дивизии.
- Петя! Петр!.. Петр Сидорович Аликин!..
Истребители знали, с чем, с какими вестями выходить на командира дивизии.
В истребительном полку служили два Аликица, оба - лейтенанты. Один бывший токарь ленинградской "Электросилы", скромный, дисциплинированный летчик, другой - уралец... Отличился Аликин-второй - уралец... Во время недавней перегонки машин с завода Потокину пришлось с ним столкнуться: этого Аликина вместе с техником по спецоборудованию забрала комендатура как спекулянтов казенным имуществом, пятно легло на всю дивизию. Позже, правда, выяснилось, что торговали не казенным и по рыночной цене, но их выходка задержала отлет. Потокин, водивший перегоночную группу, собственной властью дал Аликину пять суток ареста:
"Бьют не за то, что пьют, а за то, что не умеют пить!" Бывая после этого в полку, Василий Павлович, естественно, к Аликину-второму приглядывался. Сухопарый, с живым лицом, по которому можно читать все владевшие им чувства. "Ты что у "мессера" зад нюхаешь?" - подступался, например, Аликин к товарищу, промедлившему с открытием огня, и лицо его дышало удивлением и укором. Или: "Я - из Сатки... В Сатке все бабы гладки", - и не оставалось в лице лейтенанта жилочки, не освещенной удовольствием. Он слегка играл этим.
- Из Сатки? - уточнил Потокин.
- Так точно! - весело подтвердил "Поршень". - Из Сатки...
- Выезжаю, - сказал подполковник. - Выезжаем, - повторил он адъютанту, не меняя тяжелой позы.
Девятка бомбардировщиков, искромсанная "мессерами", давила комдива.
Возвратился Василий Павлович под вечер.
- Из штаба ВВС фронта звонил генерал Хрюкин, - доложил дежурный.
- Был какой-то разговор?
- Да... "Что за похабный позывной - "Дрисса"? - спросил Хрюкин. Сменить!" - "Не "Дрисса" - "Трисса"... термин из геометрии, вернее, хвостик, частица "биссектрисы"..." - "Все равно сменить!" Сам продиктовал телефонограмму: "Потокину явиться лично шесть ноль-ноль. Хрюкин".
Хрюкин. Хрюкин Тимофей Тимофеевич.
Они встретились впервые три года назад в подсобном помещении московского промтоварного магазина, куда вошли с черного хода в военной форме, капитанами, и откуда вышли через час в штатском, имея вид коммивояжеров средней руки. Шляпа Хрюкину была к лицу. "Молодцу все к лицу, и котелок с перчатками", - улыбался Тимофей, довольный своим преимуществом перед теми, кому модельная обувь последнего фасона и пиджак - как корове седло. В Китае он возглавлял бомбардировочную группу наших добровольцев, Потокин был замом командира отряда истребителей. Работали вместе, в сезон "хлебных дождей" подолгу сиживали вдвоем в тесной - табурет да койка комнатенке Хрюкина, слушали патефон, привезенные из дома пластинки, наших молодых певиц, входивших в моду, вздыхали и подпевали им. "На карнавале музыка и танцы..." - беззаботное веселье владело певицей. Хрюкин спрашивал: "Какой карнавал? Который в сказке?" - в их жизни карнавалов не было. "Сердиться не надо..." - давала совет, нежно утешала певица. О многом было говорено... Отметил тогда Василий Павлович, с каким интересом слушал Хрюкин его рассказы из времен детства, например, о бунте против учителя музыки, против домашних уроков фортепиано, о бегстве из детской через окно, с помощью жгута из пододеяльника и простынь, жестко накрахмаленных. Или как воспринял Тимофей конфликт Василия с любимой старшей сестрой, омрачивший всю его жизнь раздор между ними из-за библиотеки, книжного наследия отца... Подробности этого быта, этих отношений были Тимофею в диковинку.