— Ну, если изменилась система исчисления, может, даже и меньше.
На экранах снова появилась птица, только теперь ее изображение то и дело покрывалось рябью и полосами помех.
— Прошу прошения. Все эти споры окончательно истощили мои батареи. Негативная энергия.
И Мод. II исчезла, а вместе с ней и комната с безмятежно-небесными поверхностями. Артур, Триллиан, Рэндом и Форд сидели на лестнице, ведущей к мужскому туалету модного (ну, до самого недавнего времени) «Бета-клуба» Ставро Мюллера, а воспоминания об их виртуальных жизнях таяли, как туман под ярким солнцем.
Вот она, реальность, догадался Артур. Как это я так поверил в этот чертов пляж? Как он вообще мог показаться мне настоящим, если никто ни разу не попытался меня там убить?
Воздух наполнился визгом, какофонией грохота и скрежета рушащейся цивилизации, жужжанием и шипением грибулонских лучей смерти, а также писком миллионов покидающих город крыс. Кстати, последний четверо наших героев понимали благодаря универсальным переводчикам «рыбка-вавилонка», имплантированным в их ушные отверстия.
— Я предсказывала это по собачьим потрохам, — возмущалась старая крыса-матрона по имени Одри. — Конец расы двуногих от зеленого света из космоса. Так ведь ни одна сволочь не послушала. Ни одна.
— Ой, мама, да что вы такое говорите? — хихикнул ее восемнадцатый сын Корнелиус. — Вы говорили, дорогу нам перейдет темный чужак.
— Вот они самые и есть — те, что пускают эти лучи смерти. А как ты их еще назовешь?
Корнелиус передернул усами, что у крыс равнозначно закатыванию глаз.
— Можно интерпретировать так, а можно иначе. Конкретнее надо говорить, мама. Неудобно — люди смеются.
— Не учи родную мать! — буркнула Одри и нырнула в водосточную трубу.
Остальные крысы говорили что-то вроде:
— О, нет!
Или:
— О, Муродьюм! (отец всех крысиных богов)
Или:
— Ёкалэмэнэ! Надо же — темный чужак!
Артур Дент сидел на ступенях в самом центре хаоса и ощущал какой-то странный покой. Ему ничего не оставалось, как радоваться тому, что он любил когда-то, что его тоже любили. Умирать оказалось круто. Нет, правда, КРУТО. Правда, не так круто, как ему казалось когда-то.
У подножия лестницы Триллиан и Триша Мак-Миллан разом утешали хнычущую Рэндом.
Чтоб ее, чертову плюральную зону, думал Артур. Ты улетаешь с одной Земли, а возвращаешься на другую. Та Земля, которую я покинул, уничтожена, а вернулся я на ту, где Триша Мак-Миллан никогда не улетала в космос с Зафодом Библброксом. Ах, сколько разных вероятностей было у моей родной планеты… Сколько разного я мог бы повидать на другой Земле, чуть дальше по вероятностной оси… Я мог бы, например, приготовить себе чашку славного чая.
— И пусть, — произнес он мечтательно. — Не все сбылось. / О чем мечтал. / О чем я бредил.[1]
Фрэнки Мартин-мл. Мартин? А, без разницы, главное — певец классный…
Зеленые лучи подбирались все ближе. Артуру обожгло их жаром щеку.
Того и гляди, облезу, подумал он.
— Эй, смотри-ка, — радостно воскликнул Форд. — Мои синие замшевые туфли. Вот круто!
3
Тем временем у Триши Мак-Миллан, жительницы этой Земли, которая не провела Зарквон знает сколько лет в созданной H2G2-2 иллюзии, возникла идея.
— Я поговорю с ними, дорогая, — сказала она девочке, которая, возможно, являлась ее нерожденной дочерью из неизвестно какого измерения. — Грибулонцы меня послушают. Я для них что-то вроде иконы.
И с этими словами исчезла в коридоре, который и сам через пару секунд исчез, разнесенный в конфетти зеленым лучом.
Артур слишком отупел, чтобы ужасаться. Вместо этого он испытал нечто, похожее на зависть.
По крайней мере Триша умерла, имея перед собой цель. Она нашла ответ на свой вопрос, и это не какое-нибудь тухлое «сорок два». А я только и могу, что сидеть, не в силах ничего поделать.
Еще Артур испытывал сомнения, хорошо знакомые ему с тех пор, как он начал странствовать по Галактике. Втайне он часто подозревал, что сошел с ума. Что нет на свете ни «Золотого сердца», ни Зафода Библброкса, и уж наверняка нет никакой Глубокой Мысли. Что же касается строителей планет, магратиан, то это совершенный вздор. Даже больший, чем говорящие мыши, которые и правят на деле планетой.
— Пардон, папаша, — произнесла крыса, нетерпеливо постучав по его ботинку.
— Извини, приятель, — пробормотал Артур, механически отодвинув ногу.
Все это безумие. Наверняка его сейчас обследует бригада стажеров, до сих пор не отошедших от тяжелого бодуна, по каковой причине все галлюцинации пациента Дента им глубоко до лампочки.
И если уж им до лампочки, с какой стати должен переживать из-за этого я?
За его спиной разлетелась и просвистела щепками над головой дверь мужского туалета. Секунду спустя штаны его начали пропитываться какой-то подозрительной жидкостью.
Форд усмехнулся.
— Воистину сказано: под лежачий камень…
— Думаешь, нам нужно бежать за крысами?
— Бежать? Куда? От всей планеты сейчас ничего не останется. Мы можем не торопиться. Тем более, эти ребята — не из наших, не из автостопщиков. — Форд расстегнул сумку, порылся в ней и достал нечто, похожее на самокрутку. — Йехххх, — счастливо вздохнул он. — Не зря приберегал.
Артур даже удивился и обрадовался тому, что его, оказывается, может еще что-то интересовать.
— Что это?
Форд покосился на него и нахмурился.
— Это что, тоже сарказм?
— Нет. Это искренний вопрос, проистекающий от моего невежества.
— Что ж, раз так, рад просветить тебя, дружище. Это сигарета.
— А… — Энтузиазм Артура как-то разом иссяк.
— Но не простая, — продолжал Форд, держа самокрутку так, как держат драгоценный хрустальный бокал или что-то в этом роде.
— У тебя там что, компактный генератор лучей смерти?
— Конечно, нет.
— Может, тогда телепортатор?
— Ну, эта штука нам не помешала бы. Но нет.
— То есть это просто мелко резаные сушеные листья табака, завернутые в бумагу?
— Табак? Бумага? Право же, Артур, вы, земляне, используете свои мозги всего на десять процентов возможностей, да и эту часть заполняете преимущественно тем, что так или иначе связано с чаепитием. Это фалианский болотный червь-альбинос. Явно зараженный. Всю свою жизнь он поглощает галлюциногенный газ. А потом умирает и высыхает.
Артур посмотрел наверх. Луч смерти, не замедлившись ни на мгновение, слизнул верхний этаж. В образовавшийся просвет Артур увидел беспорядочно кувыркающийся самолет — довольно большой, кстати. Ему показалось, что кто-то поет «Кумбайю».
— Ты не слишком ударился в подробности? Или это только мне кажется, что у нас остались считанные минуты? И счет выражается однозначным числом. Где-то между одним и тремя.
— Подожди, не перебивай. Автостопщики называют такие «палочкой радости». Одна затяжка — и ты ослепительно, до свинячьего визга счастлив. Ты любишь всех на свете, прощаешь всех врагов… в общем, все такое. Две — и тебе до безумия интересно все на свете, даже жуткая смерть, которая, возможно, надвигается на тебя. «Вот это будет круто, — говоришь ты себе. — Вот это, блин, апгрейд, переход на новый уровень существования. На что это будет похоже? Заведу ли я там новых друзей? Найдется ли там пиво?»
— А после третьей затяжки? — поинтересовался Артур, покорно исполняя роль слушателя.
Форд порылся в сумке в поисках зажигалки.
— После третьей затяжки мозг взрывается, так что ты чувствуешь себя немного хреновато.
— А… — сказал Артур, пытаясь представить себе, сколько автостопщиков укоротило свои дни, прежде чем узнало об этом фокусе с третьей затяжкой.
— А вот и мы, — хмыкнул Форд, доставая пластиковую зажигалку с надписью «КОРОЛЕВСКИЕ ВЛАДЕНИЯ» на баллончике. — Одну затяжку или две?
Артур никогда не принадлежал к заядлым курильщикам. В тех редких случаях, когда его уговаривали взять сигарету, он ощущал себя таким виноватым перед легкими, которые подарили ему родители, что от одного этого ему уже становилось дурно. Помнится, как-то на школьной вечеринке он пытался изображать из себя крутого и сунул в рот «Силк-Кат» — кончилось это тем, что он пытался не облевать хозяйскую чихуахуа, а в результате облевал саму хозяйку. Он до сих пор ежился при воспоминании о том вечере, а иногда даже начинал оглядываться по сторонам, не тычет ли в него пальцем кто-то из присутствовавших на той вечеринке.