Выбрать главу

   вижу, дел с вами никаких не имел… Оно и понятно, зачем ему так подставляться. Деньги конфисковали. Да, и Бог с ними… Договора признали не действительными… А я оказалась   здесь. Из вас троих, я получается дольше всех здесь, прибыла в колонию неделю назад. Костя уже два раза порывался приехать сюда, но его не пустили. Говорят, пока находишься   в "карантинке" звонки и свидания запрещены.

   Кира замолчала. Добавить оказалось больше нечего.

   "Да, дела, – пронеслось у Вали в голове, – не от хорошей жизни люди попадают сюда. Иногда, и вовсе, случайно. Скорее всего, опасные преступники сидят в обычных тюрьмах.   На поселение попадают "по глупости", либо по ошибке. – сделал она вывод. По крайней мере, так мне показалось пока".

   В "Чайную" заглянула молодая женщина – старший по блоку, и позвала: "На вечернюю проверку!". После чего быстро ушла.

   Валя, в тот момент собралась было рассказать про себя, да не успела, успела лишь раскрыть рот.

   Осужденные спустились на площадку перед карантинным блоком. Здесь было ничего особенного. Соблюдая формальность, произвели перекличку, пересчитали и отпустили обратно   в корпус. Вся процедура заняла около пяти минут, если не меньше. На обратном пути Кира, на правах "старожила", успела шепнуть Вале, как "новенькой", некоторые особенности   внутреннего порядка. "Все правила необходимо выполнить беспрекословно, в том числе обязательное посещение утренних и вечерних   проверок" – сообщила она. "В противном случае об условно-досрочном освобождении можно не думать. Исключение, на освобождение от работ, проверок и прочего, имеют лишь

   провинившиеся, находящиеся в карцере, и больные, лежащие в лазарете". Валя, в ответ, кивнула, дескать поняла, спасибо. И в эту минуту девушка поняла, как намаялась за весь день.

   Ей хотелось сейчас поскорее заснуть. Она проследила, за остальными, те куда-то направлялись прямо по коридору.

"Вернее всего в туалет". – решила Валя. Сама она подошла   к своей постели, быстро переоделась, и, рухнув на подушку, провалилась в темную, бездонную пропасть сна.

   Девушке снилось детство. Далекий 1996 год. Ей 8 лет. Этот момент из жизни она успела давно забыть. И вот, надо же, он приснился вновь. Валя помогла маме прополоть грядки,   за что была щедро вознаграждена звонкими монетами – на конфеты. Девочка обрадовалась, и веселая, сейчас же помчалась в магазин, на соседнюю улицу.

   Счастливая, она тогда еще не знала, о тяжелой экономической ситуации в стране. Кризис, постоянный рост цен, нехватка товара…

   Затаив дыхание, останавливается у прилавков. В сельмаге было два сорта конфет: белые карамельки и настоящие, шоколадные, конфеты – батончики, завернутые в яркую  обертку. Их было несколько видов! Карамельки продавались без фантиков. Шоколадные – это самые любимые Валины. Их мама или бабушка покупали, чаще, по праздникам.

   Как-то по религиозным: Пасху или Троицу, или под Новый год. Девочка с изумлением глядит на Степановну (так звали продавщицу), предвкушая скорейшие наслаждения от   сладостей. Оторвав от мешка с макаронами – "рожками" клок серой бумаги, она небрежно бросает на весы горсть слипшихся карамелек. Чтобы не разревется, Валя закусила   до боли губы и пулей вылетела на улицу. Здесь уж она дала волю слезам; стоя за магазином, в зарослях крапивы и татарника. Тут ее нашла мама. Утерла слезы, снятой с   головы косынкой, прижала к груди, расцеловала и поведала, как она сама, в детстве, ходила в соседнее село Козловку.

   Мамина семья тогда жила очень бедно, сильно нуждалась. Отец, Валин дед, работая трактористом получил производственную травму, и трудиться больше не мог. Жили небольшим   огородом и зарплатой мамы, бабушки Вали. А оклад доярки был не так, уж, высок.

   Поэтому мама, будучи ребенком, ходила в соседние села, побираться, просить милостыню.

"В тот раз, в Козловке, никто ничего мне не дал" – говорила мама, – "но не потому   что люди жадничали, просто у них самих ничего не было. Лето, тогда, выдалось дождливое, неурожайное" – добавила мама.

 "Одна старушка вынесла мне молодой огурец. Сколько раз, по дороге домой, я останавливалась, смотрела на него – так хотелось откусить хоть маленький кусочек.   А дома ждали голодные сестры и больной отец. Вытерпела. Не съела".