Однажды, не выдержав, сказал:
– Зачем она тебе? Брось. Хочешь я экономисток позову? Они веселые!
Витя молча покачал головой.
– Она богатых любит, с деньгами, с машинами. С выгодой живет. Так привыкла уже за эти годы в Москве. Этого старикана обманывает. К тебе приходит. Не честно же! – продолжал Тима.
– Нет у нас с ней ничего! Ты это хотел узнать.
– Да нет… Просто хотел сказать – оставь ее, тебе курсовую снимать надо.
– Не могу…
Так все и тянулось бы, если бы не один вечер…
Аспирант Робертино пел арию на плохом итальянском, а вокруг него не в такт, просто сами по себе плясали, пели и хлопали абсолютно пьяные арабы.
Тима и Витя в уголке играли в нарды.
– Буржуи! – сказал Тима, глядя на беснующихся арабов. И вздохнул: – Кушать хочется!
– Ты как крот, – обозлился Витя. – Крот когда двенадцать часов еды не находит, сдыхает.
– Крот с утра до ночи писал, ослеп почти.
– Не всем быть гениями, – сыронизировал Витя.
– Я по тебе не равняюсь, ты гений, я крот. Только есть все равно хочется.
– Давай с арабами в нарды на деньги сыграем? Я хоть Сашу в ресторан свожу! Уверен, что выиграю. Потому что есть пошлая поговорка – не везет в любви, повезет в игре! Давай! Я, точно, кучу бабок огребу! И тебя с нами в ресторан возьму! – обещал Витя. – Ты в ресторане когда-нибудь был?
– Не, – засмеялся Тима, – зачем?
– Темный ты, цыгане с медведями там будут плясать, – не то что эти!
«Эти» пели русские народные песни и водили хоровод вокруг Робертино.
– Там и цыганки будут, – подмигнул Витя. – У тебя когда-нибудь цыганки были? А негритянки? А блондинки?
Тима смущенно мотал головой. Потом улыбнулся:
– Не спишь с ней, потому и злой.
– Умолкни, Фрейд!
Но «Фрейд» продолжал:
– Была бы красавица, я бы понял, а так…
– Чукчам слова не давали, – окончил партию Витя, – а ну давай зови копченого!
Огромный араб, пристроившись в углу, сортировал обувь на продажу, вынимая ее из мешка. Левый, правый – отложил в сторону, потом еще раз левый, правый…
– Сыграешь, брат? Ставлю его ботинки и свитер (ботинки и свитер подразумевались Тимины).
Араб радостно согласился.
Робертино затянул новую арию, да такую жалостливую, что Тима чуть не прослезился. Огромный араб тем временем активно обыгрывал Витю и одновременно жаловался:
– Сестра у меня большая в Лондоне учится, брат большой в Париже, а я себя плохо вел, папа мало денег дал, поэтому я тут торгую.
Витя проигрывал и злился:
– Так тебе и надо! Чтоб не одни мы в дерьме жили!
Всеобщая пляска достигла своего апогея – все кружилось перед глазами: хоровод пляшущих арабов, бутылки, несчастное лицо певца.
Результат был предсказуем – Витя програлся в пух и прах.
…Тима и Витя шли по пустынному коридору общаги:
– Ты не переживай, – успокаивал Витя, – расплатимся с долгами, купим тебе новые ботинки. Да и свитер у тебя был – туши свет. А что сами нарды тоже проиграл, так это классно – меньше соблазнов теперь. Слушай, а у нас что еще осталось?
Тима вывернул карманы, достал последнюю купюру.
– Дай! – взмолился Витя так, что отказать было нельзя.
– Ей? – глухо спросил Тимур.
– Ей, – безнадежно отозвался Витя. – Знаешь, если уж мне в игре не везет, должно повезти в любви!
Он снова стоял у ее подъезда – просто невыносимо хотелось увидеть Сашеньку.
Он купил ей одну-единственную розу – на букет денег не хватило. Стоял с этой розой и ждал, когда подъедет машина, ведь в окнах свет не горел.
Машина действительно подъехала через пару минут.
Витя быстро заскочил в подъезд, чтобы его не заметили.
Шофер открыл дверцу – выпорхнула Сашенька. За ней вышел Сам.
Витя стоял в подъезде у окна и все это видел. Он замер, притих. Шаги на лестнице.
– Увижу еще раз твоего Ромео, пущу ему пулю в лоб из старинной аркебузы, – полушутя – полувсерьез вещал Виктор Борисович. – Надеюсь, он здесь больше не шляется?
Сашенька промолчала.
– Нет, пули на него жалко, спущу с лестницы – и баста.
Витя вышел из укрытия и перегородил им путь:
– Сами спустите или охрану будем вызывать? Это вам, Прекрасная Дама, – протянул он розу Сашеньке, – и отойдите в сторону, пока мы с Кащеем Бессмертным будем выяснять отношения.
Сашенька задумалась, а потом робко протянула руку, взяла цветок.
– Брось эту дрянь, – скомандовал Виктор Борисович. – Кому говорят, брось! Нахальный щенок! Какого черта ты приперся сюда, когда тебя уже однажды выставили? Неужели ты на что-то надеешься?
– Развалина, – сказал Витя сопернику. – Три пролета лестницы прошагал, а уже плохо дышишь! Что, Саша, горшки за ним будешь выносить к старости?
– Щенок паршивый! – замахнулся на парня Виктор Борисович, но тот перехватил его руку:
– А щенки, знаете, что умеют? – Он изо всех сил впился зубами в запястье мужчины, рядом с дорогими часами.
Виктор Борисович взвизгнул и отскочил, а Сашенька захохотала – очень уж смешно визжал ее кавалер.
– Домой! – закричал Виктор-старший Сашеньке. – Домой, дрянь такая!
Ее смех оборвался:
– Не пойду!
И вдруг… благодетель дал ей пощечину, да такую, что она отлетела к стене как мячик. В ту же минуту Витя бросился на обидчика, повалил его с ног.
…Из подъезда они выбежали вдвоем – Витя и Сашенька.
– Что ж ты натворил? У меня же никого тут нет! Он тебя убьет, если встретит!
– Не встретит, – смеялся Витя, утирая лицо, – он теперь поехал уколы против бешенства делать. Сорок штук, как минимум, в брюхо свое волосатое. Оно у него очень волосатое, а? Ты должна это помнить, ты же с ним спала!
– Идиот! – крикнула она. И заплакала.
Он обнял ее за плечи:
– Прости, сорвалось, я же не это имел в виду!
– А что?
– Я…
– Так вот, спала! – перебила Сашенька. – За то, что в Москве мне жить очень нравится, за то, что дома, в Мухосранске, меня никто не ждет, работать негде и жрать нечего. Думаешь, в жизни все бывает как хочешь? Во! – она поднесла прямо к его носу маленький кукиш. И двинулась вперед. Решительно. Такой он видел ее впервые.
– Куда ты? – крикнул Витя, догнал и снова обнял: – Я теперь тебя не отпущу. Никогда. И ни за что!
Тима сидел в углу комнаты со своими бумажками. Компьютера у него не было, писал он от руки.
– Входи, – торжественно провозгласил Витя, широко распахнув дверь перед Сашенькой.
– Здравствуйте, – весело поздоровалась девушка и прошла на середину комнаты. – А я к вам, кажется, насовсем!
Тима недовольно поджал губы и накрыл писанину одеялом.
– Проходи, проходи, – радостно подталкивал Сашеньку Витя. – Вживайся в общее житье. Тима, она теперь будет с нами жить. Мы Кащея Бессмертного бросили!
Тима криво усмехнулся.
– А здесь у нас, – Витя стукнул в стену три раза, – музыкальный центр фирмы Робертино. Днем ты его не услышишь, а вот ночью – пожалуйста!
Вошел поющий аспирант Робертино, остановился перед Сашенькой, закончил музыкальную фразу и поклонился.
Неожиданно Сашенька расхохоталась. Она смеялась почти до слез, в полный голос, смеялась и над ними, и над собой. Это была почти истерика.
Ребята переглянулись.
– Вам не понравилось, как я пою? – расстроился Робертино и присел перед Сашенькой.
Витя подбежал, оттолкнул его и обнял девушку.
– Ты чего, маленькая? Тебя напугали? – гладил он ее по голове. – Они что, такие страшные?
Тима в растерянности почесал затылок, ничего не сказал и углубился в свои бумаги.
– Маленький, мы тебя все любить будем, холить и лелеять, – нежно говорил Саше на ушко Витя. – И не плачь о своем Кащее! Мы лучше! Мы моложе! С нами весело, вот увидишь!