На следующий день у Алекса был выходной. Мы решили провести его в городском парке. Мы уже больше часа гуляли по парку, наслаждались природой и компанией друг-друга. Гуляя мы незаметно для себя вышли на городскую аллею. Рядом был большой супермаркет.
— Я хочу мороженого! — В шутку закапризничала я. — Ванильного со сгущенным молоком!
— Все будет выполнено, моя принцесса! — Он тоже в шутку по-строевому отдал честь. Затем засмеялся и подкатил меня в тень дерева возле супермаркета. — Подожди меня здесь, а я быстро!
Он поцеловал меня в голову и пошел выполнять мое желание. Я оглянулась вокруг. Через несколько дней лето, а солнце уже начинает припекать. Вокруг в изобилее зелень, цветут цветы, птички поют в парке. Так хорошо, я счастлива. Неожиданно мой взгляд выхватил женщину в возрасте, которая стояла у входа в магазин с бумажным стаканчиком от кофе. Опрятное, чистое летнее платье, которое вышло из моды еще в восьмидесятых, причесанные, заложенные в гульку волосы и поврежденная кое-где молью серая шляпка. На руке висела небольшая, потертая сумочка. Она опустила глаза вниз и просто молчала. Когда прохожие бросали ей какую-то мелочь, то она на минутку поднимала глаза, искренне улыбалась и благодарила. Было видно, что ей не комфортно стоять здесь, но она стояла. Ее лицо показалось знакомым. Кого-то она мне напоминала, но кого. Солнце поднялось уже высоко и припекало. Пожилая женщина на секунду пошатнулась. Видимо, ей стало плохо. Я быстро проехала аллею и оказавшись возле нее, поддержала за руку.
— Вам плохо?
Она посмотрела на меня. Ее выцветшие глаза наполнились слезами.
— Давайте отойдем на минутку вон на ту лавочку в тени, присядите, немного отойдете.
Женщина махнула головой в знак согласия. Я ее поддерживала одной рукой, другой катила свою каляску. Она села на лавочке и глубоко вдохнула. Я повернулась назад и достала из кармана маленькую бутылку с водой, протянула ей. Она недоверчиво посмотрела на нее.
— Выпейте, воды, станет немного легче. — Подбодрила ее.
— Спасибо. — Тихо сказала старушка. Она взяла бутылку, поставила рядом с собой. Затем вытряхнула мелочь из стаканчика на руку и положила её в сумочку. Оттуда достала белоснежный платок, налила немного воды в стаканчик и помыла его. Платком затем протерла. Только после этих манипуляций налила туда воды и попила.
— Вам немного легче?
— Да, дитя, спасибо.
— Сегодня жарко. Возможно Вы не стояли бы здесь сейчас. Пришли бы вечером.
— Вечером сюда ходит больше людей, а мне стыдно.
— Почему же стоите?
— Пенсии ни на что не хватает. С трудом коммунальные тяну и минимальные лекарства. На еду почти ничего не остается. — Она немного подумала и добавила. — Сейчас еще немного постою, насобираю сто гривен и тогда хватит.
— Давайте договоримся, я Вам дам двести гривен, а Вы сегодня больше здесь стоять не будете. — Я потянулась к сумочке, которая была в кармане коляски. Вытянула кошелек и протянула ей двести гривен.
Женщина благодарно посмотрела на меня, ее руки затряслись. Она осторожно взяла деньги и сложила их в свою сумочку.
— Спасибо, дитя. Теперь я смогу купить себе даже маленький «Киевский» торт на День Рождения.
— А когда у Вас День Рождения?
— Сегодня 90 лет.
— Я Вас поздравляю, у Вас юбилей?!
— Да. Только проводить мне его не с кем. — Она стерла слезу с лица. — Сама виновата — прожила жизнь и не поняла, что в ней самое главное.
— Не плачьте, пожалуйста, — Мне стало жаль ее, я положила руку на ее ладонь. — Расскажите, может Вам легче станет.
Она задумались на минутку, затем решилась.
— Ты молодая и не знаешь меня, а когда-то я была звездой советских экранов.
— Точно! — Вспомнила, где видела ее раньше. — Вы Виктория Антепова, известная советская кино и театральная актриса! Моя бабушка была Вашей фанаткой, всегда пересматривала фильмы с Вашим участием. Я все детство тоже их смотрела! Вы были прекрасной актрисой, мы восхищались Вами.
— Благодарю, мне очень приятно. — Ее глаза потеплели, она улыбнулась и продолжила. — Да, действительно актерская карьера была главной в моей жизни. Начала сниматься после войны. Тяжелые и голодные то были времена, но на экране мы должны были выглядеть счастливыми. Бедность, холод, голод вокруг, а на экране улыбка. Я радовалась, что могла сниматься, потому что нас там кормили и давали паек. Мы вдвоем остались с мамой после войны, брат и отец с фронта не вернулись. Мама была учительницей, но имела дворянское происхождение, по-этому на работу ее не брали, никто не хотел себе проблем с властью. Иногда давала уроки на дому. А так санитаркой в больнице всю жизнь пол мыла. Надо было выживать. Меня случайно увидел режиссер в очереди за хлебом, пригласил на пробы. Я пришла. Не знаю не боялась я тогда ничего — ни что изнасилуют, ни что убьют. После войны чувство страха притупилось. Но режиссер оказался порядочным, не обидел, роль дал. Так и пошла моя карьера в гору. Я играла в кино и театре. Гонораров тогда не было, но едой и какими-то копейками нас обеспечивали. Скоро мы с мамой переехали из коммуналки в отдельную квартиру, которую нам выделили. Жизнь начала налаживаться. В пятьдесят первом встретила своего мужа, вышла замуж. Он был репортером в газете. Писал статьи, которые заказывала партия. Все было хорошо, жили по-тихоньку, горя не знали. Все изменилось в ноябре пятьдесят второго. Мой муж написал статью приуроченную двадцатилетию голодомора в Украине. Решил проявить инициативу. Эта статья оказалась роковой для него. Среди ночи к нам пришли. Его забрали, навсегда. Через неделю меня вызвали в партию и объявили, что его расстреляли, как врага народа. Меня заставили написать отказ от него. Что я такая и такая отказываюсь от своего мужа. Я сделала это, боялась. Могли меня и мать расстрелять. Но это не очень помогло. Из театра меня все равно уволили, как не благонадежную. К тому времени я была уже два месяца беременной. Подумала, что трудно, я без работы, под вопросом у власти, не потяну ребенка. Мать уговаривала оставить. Она все еще работала в больнице и говорила, что мы сможем вдвоем вырастить малыша. Я не послушала. Пошла и сделала аборт. Весной после смерти нашего вождя, все изменилось. Власть перешла в другие руки. Впоследствии меня взяли обратно в театр, а через десять лет реабилитировали моего мужа полностью. После этого я снова смогла сниматься в кино. Годы шли, я еще раз вышла замуж, но детей больше не смогла иметь. Второй муж меня любил, но хотел детей, по-этому бросил. Мать умерла, а мне осталось только искусство. Наш век актрис недолговечен. Во время перестройки, работы вообще не стало, еще немного театр меня поддерживал. Однако, когда исполнилась восемьдесят попросили и из него. Старая стала, тексты забываю, руки трясутся. Так и доживаю свой век. Прожила, как прожила. Теперь люди мне на жизнь подают. Об одном жалею, что сделала тогда аборт. Надо было рожать, а не бояться. Может тогда бы и жизнь иначе сложилось.