Она задохнулась от обиды и резко подвела черту:
– Сейчас.
Он помолчал минуту.
– Это твоё последнее слово?
Ольга кивнула и отвернулась. Сергей очень тихо вышел из квартиры и из её жизни, как тогда казалось, навсегда.
А через две недели она узнала причину своей раздражительности и плаксивости. По их совместным с врачом подсчётам, забеременела она, скорее всего, в ту ночь, когда вернулась из аэропорта. Ольга, конечно, уже несколько недель понимала, что с ней происходит что-то не то, но думала, что сбой произошёл из-за стресса. А вот теперь доктор, усмехнувшись, сказала, что причина совсем в другом.
Ольге было на тот момент двадцать два года, она почти окончила институт и была замужем, пусть и формально. И тем не менее она всё-таки сделала то, что никогда не смогла себе простить. Не сказав о своём решении ни родителям, ни отцу ребёнка.
Но, как всегда это бывает в тех случаях, когда её особенно нужно утаить, правда стала известна. Да ещё буквально в тот же день.
Серёга тогда повёз к знакомому доктору свою старшую сестру, со дня на день ожидавшую рождения первенца. Муж её был в командировке, и сопровождать Светлану вызвался любящий брат.
В больнице шёл ремонт, часть лестниц была перекрыта, и они добирались на четвёртый этаж каким-то уж очень замысловатым путём. Вдруг Света, опиравшаяся на его руку, вцепилась в него и с ужасом прошептала:
– О боже, здесь же абортарий!
Он не сразу понял, но закрутил головой, пытаясь понять, о чём это она. Тут толстая санитарка или медсестра распахнула дверь одной из палат и зычно закричала:
– Так! Кто ещё на аборт? Идите к операционной. Ножками! Ножками! Обратно с комфортом привезут, а пока ножками!
Две женщины в одних ночнушках вышли из палаты и направились за ней по коридору. У операционной остановились, следуя приказу подождать. Сесть им было некуда, и они так и стояли, прижавшись к стене. В этот момент дверцы операционной распахнулись и из неё с грохотом вывезли каталку, на которой головой вперёд лежала укрытая до подбородка простынёй светловолосая пациентка. Сергею стало жутко, когда он понял, что видит перед собой уже избавившуюся от ребёнка женщину. Он хотел отвернуться, но Света вдруг буквально повисла на нём и обморочно ахнула:
– Ольга! Это Ольга!
Это действительно была Лёлька. Он тогда всё сразу понял и окаменел. На негнущихся ногах отвёл сестру к доктору и вернулся обратно. На посту ему подсказали, где лежит Ольга Ясенева.
Он зашёл в палату, огляделся. Воспалённое сознание его фиксировало совершенно ненужные детали. Комната с синими стенами была большая, на десять кроватей. В два огромных окна светило сентябрьское солнце. Посередине стоял стол со стульями, видимо, пациентки ели не в столовой, а прямо в палате. И на каждой кровати сидели и лежали женщины.
– Вам кого? – удивлённо спросила одна из них.
Он ничего не ответил – не было сил – а только потряс головой из стороны в сторону. Лёлька лежала в углу, слева от входа. Он подошёл, тяжело сел на стоявший рядом стул и посмотрел на ту, которую так любил и так ненавидел одновременно. Она ещё не отошла от наркоза, голова её с мокрыми, слипшимися волосами металась по подушке, пересохшие губы что-то шептали. Сергей наклонился.
– Серёжа… Серёжа… Не хочу… Пустите! Маленький… он маленький! – шёпот перешёл в тихий крик.
Он тогда долго сидел рядом с ней, позабыв про сестру, пока Ольга не очнулась окончательно и её не перестало выворачивать в судно, которое, как ему участливо подсказали соседки по палате, стояло под кроватью именно на случай рвоты после наркоза. Ясень намочил под краном свой носовой платок и вытирал Лёлькины губы и жаркий лоб.
Одна из соседок, толстая разбитная деваха, удивлённо посмотрела на него и презрительно произнесла:
– Заботливый… Такой заботливый, что девчонка прибежала аборт делать. Ты её, что ли, послал, говнюк?
Ему было так тошно, что не хотелось ничего никому объяснять. Самому бы понять, как так вышло, что его Лёлька, нежная, добрая, самая лучшая на свете девчонка, только что убила их общего ребёнка, мальчика или девочку. Но он всё же еле слышно хрипло ответил:
– Я ничего не знал.
– Да ладно, – недоверчиво хмыкнула толстушка.
– Если бы я только знал, я бы никогда не позволил.
– Все вы так говорите, хахали, а как дело доходит до женитьбы – тикаете. Слыхал, как говорят: наше дело не рожать, сунул, вынул и бежать!
– Я не хахаль. Я муж. – Сергею хотелось выть от отчаянья и боли.