Она встала, с полки над плитой достала конверт и протянула его Сергею. Тот осторожно открыл его и вынул листок. На нём цветными весёленькими буквами разных размеров и очертаний, вырезанными из каких-то журналов, было набрано:
ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО. БЕРЕГИСЬ!!!
– Ух ты, аж три восклицательных знака! – восхитился Ясенев и, аккуратно сложив письмо, убрал его обратно в конверт. – Какие эмоциональные недоброжелатели. Об этом ты в милиции говорила?
– Нет. Без толку.
– Так. Дальше что?
– Дальше моей машине прокололи все четыре колеса, взломали ворота отцовского гаража и до смерти напугали продавщицу моего магазинчика здесь, в Реутове, позвонив по телефону и сказав, как она утверждает, загробным голосом: увольняйся, твоя хозяйка всё равно скоро сдохнет! И всё это за несколько дней.
– Весело, – покачал головой Сергей.
– Куда уж веселее. А сегодня вот что, – она махнула рукой в сторону входной двери.
– Я всё стёр, Лёль, не волнуйся. И теперь ты не одна. Разберёмся. Я тебя в обиду не дам.
– Серёж, – он даже вздрогнул, так тепло и ласково это прозвучало, – ну зачем тебе мои проблемы? Ты прости, я на тебя всё вывалила. Но мне теперь получше, и я как-нибудь сама в них разберусь. Ладно?
– Неладно. Лёль, ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, но бросить тебя одну вот сейчас я никак не могу. Ты же знаешь, я друзей в беде не бросаю.
Она знала. Она так хорошо это знала, слишком хорошо. Это-то и была основная причина, из-за которой она тогда, девять лет назад, подала на развод.
Москва и Подмосковье. 1987–1992 годы
Он действительно был идеальным другом. Из тех, кто считает, что дружба понятие круглосуточное. Сначала ей это нравилось и даже вызывало чувство, больше всего похожее на восторг. Но потом оказалось, что в семейной жизни эта его готовность мчаться на край света по первому зову друзей, или тех, кого он считал ими, очень мешает. А этих самых «друзей» у него было так много, что времени для неё, жены, просто не оставалось.
Сама она была убеждена, что друзей много быть не может, и пыталась внушить мужу, что и у него настоящих, близких, верных друзей двое – Паша Рябинин и Олег Грушин, ну, может, ещё один их однокурсник, Влад Серафимов. Серёга не соглашался. Пашку, Олега и Влада он любил, но и другим отказать не мог. Стоило кому-то сказать сакраментальное «ты ж мне друг, мне больше не на кого рассчитывать», как он бросал всё на свете и нёсся выручать.
Много раз Ольга оставалась ночами одна. Случалось, что он, выйдя в магазин за хлебом, звонил ей через сутки откуда-нибудь из Могилёва и сообщал, что с ним всё в порядке, но вот Васе (Пете, Вите, Коле – и далее по телефонной книжке) срочно понадобилась его помощь, и поэтому он вернётся через пару дней.
– Лёлька, – нежно шептал он, – ну ты ж понимаешь? Ты меня в институте прикрой, ладушки? Зря я, что ли, на старосте группы женился?
Первое время она была не в силах устоять против его сумасшедшего обаяния и, смеясь, пугала:
– Ох, Серёга, прохлопаешь ты молодую жену. Уведут меня, пока ты Васе (Пете, Вите, Коле – и далее по телефонной книжке) помогаешь.
Потом стала злиться и, выслушав объяснения, молча клала трубку. Но хватило её ненадолго, и вскоре в их доме стали вспыхивать безобразные скандалы, один другого отвратительнее. А тут ещё родители её, вместо того чтобы помочь, поддержать, стали подливать масла в огонь.
– Он наверняка алкоголик, – шипела на кухне мама.
– Ты же знаешь, что он не пьёт, – пыталась защищать Сергея Ольга.
Ласковая тёща это знала, конечно. Но отступать не собиралась.
– Тогда он точно по бабам шляется. Вот заразит тебя какой-нибудь дрянью, хорошо, если не СПИДом.
– Не нужна ты ему, поэтому так себя и ведёт, – соглашался с ней папа, – вот посмотри на нас с Люсей. Мы друг без друга никуда.
А Ольга только хлюпала носом и глотала слёзы. Мужу своему она верила безоговорочно, но и терпеть его постоянные отлучки больше не могла. Когда она заявила Ясеню, что подаёт на развод, ожидая, чего уж греха таить, что он испугается, одумается и они станут жить совсем по-другому, он вдруг безропотно согласился.
Через месяц её родители уезжали в Америку, мамина школьная подруга, вышедшая замуж за американца, пригласила её к себе. Шёл девяносто первый год, и теперь можно было. Бледная Ольга, ставшая за тридцать дней, прошедших со дня расставания с Ясенем, ещё тоньше, провожала их в аэропорт. Обнимая её перед разлукой, мама громко, так что услышали окружающие, сказала: