— Чей это дом? — донёсся из избы голос Андрея. — Охотника?
— В заповеднике охота запрещена, — напомнил Максим. — Не знаю, для чего его построили, но точно не для жилья. Печки нет, лежака нет. Кострища я тоже не заметил.
Надсадно скрипнули половицы.
— Зачем тут эта крышка? — спросил Андрей. — Под домом нет погреба… Не открывается. Наверное, заклинило.
— Не рви жилы.
Послышались шаги.
— А колодец есть, — произнёс Андрей. — Какой-то странный колодец. Иди глянь.
Вновь скрипнули половицы, и повисла тишина.
Ощутив затылком неприятный холодок — будто сзади кто-то дыхнул, — Олег оглянулся. Не заметив ничего подозрительного, с трудом поднялся на крыльцо.
Снаружи изба представлялась более вместительной, чем оказалось на самом деле. Тесная, полутёмная комната. Из мебели — стол и два табурета, явно изготовленные много лет назад и только чудом не сгнившие. Всё покрыто мохнатой пылью. Углы затканы паутиной. В дальней стене единственное окно, забитое досками. Максим и Андрей стояли возле него, согнувшись, и смотрели в щели.
Не решаясь переступить порог (совсем некстати на ум пришли слова Андрюхи, что избушка — это гроб), Олег поинтересовался:
— Что там?.. Чего молчите? — Пересилив себя, приблизился к приятелям и приник лицом к просвету между тесинами.
В нескольких шагах от избы находился древний колодец. На краю сруба деревянная бадья, окованная металлическими полосами. С поворотного бревна — для спуска и подъёма ведра — свисал огрызок цепи и размеренно покачивался, словно маятник часов.
Сглотнув ком в горле, Олег прошептал:
— Ветра нет, а цепь качается.
— Полное безветрие, — поддакнул Андрей. — Тут явно магнитная аномалия. Без приборов не разберёшься. — Отступив от окна, прижал ладонь к животу. — Идёмте уже обратно.
— Давайте осмотрим округу, — предложил Максим. — Вдруг найдём ещё что-то.
— Вот честно, ты страдаешь хернёй. И мы с тобой вместе.
Олег осадил паренька:
— Андрюха! Не ругайся!
— Херня, к вашему сведению, на латыни означает «грыжа», — протараторил Андрей. — Этот диагноз врачи ставили детям зажиточных мещан, чтобы те не служили в армии. В конце девятнадцатого века в России каждый пятый богатенький сынок официально страдал хернёй.
— Хватит умничать!
— Стрекоза и диспетчер сговорились. Неужели не понятно? Командиру проще свалить всё на Максима, чем провести нормальное расследование. А врач долбо… не буду ругаться. У тебя не психическая травма, Максим, а обычная травма головы. Мой совет, топай в прокуратуру и пиши на них заявление. Я скажу отцу, там с ними разберутся. — Сморщив нос, Андрей втянул воздух сквозь зубы. — Живот крутит. Вы брали туалетную бумагу?
— А ты, Андрюха, лопушком, — съязвил Олег. — Или в интернете этому не учат?
Максим полез в рюкзак:
— Салфетки подойдут?
Выхватив из его руки пачку бумажных салфеток, Андрей пулей вылетел из избы.
— Далеко не уходи! — крикнул Максим. — Ты слышишь?
— В небе звёздочка горит — это питерский «Зенит»! — донеслось снаружи.
— С ним не соскучишься, — хмыкнул Максим. Затянув ремни, закинул рюкзак на плечи. — Пройдёмся вокруг избы, пока малец свои дела делает.
Не потрудившись смахнуть с табурета пыль, Олег сел:
— Я тебя здесь подожду.
— Устал?
— Голова плохо варит, и в сон клонит. Я проснулся задолго до рассвета, не выспался. И от походов отвык.
— Ты точно в порядке?
Олег вымучил улыбку:
— В порядке. Иди.
Максим вышел на крыльцо. Скользнул взглядом по кустарникам:
— Андрей!
— Да здесь я, здесь, — долетело из зарослей.
Сойдя с крыльца, Максим потряс приставленную к чердаку лестницу, проверяя на прочность. Осторожно взобрался по трухлявым перекладинам, открыл дверцу. В нос ударил гнилостный запах. Темно и тихо.
Затворив дверцу, Максим спустился и снова окликнул Андрея:
— Чего так долго?
Из-за куста послышалось:
— Дай подумать спокойно.
Максим обошёл избу и приблизился к колодцу. Поймал вихляющий из стороны в сторону холодный и шершавый на ощупь обрывок цепи. Помедлив, отвёл руку. Соединённые между собой звенья больше не двигались. Максим взял с угла сруба деревянную бадью, покрутил-повертел, рассматривая. Тяжёлая. Плотно подогнанные дощечки источены жуком-короедом. Металлические полосы сильно изъедены ржавчиной. Бадьёй давно не пользовались. Поставив её на землю, Максим заглянул в колодец: глубокий, ни воды, ни дна не видно. Бросив в чёрную яму шишку, прислушался. Ни звука.