О боже!
– Норман Уилсон встречался с твоей матерью в девяносто четвертом году?
Мысли в голове путаются. Интересно, а сейчас он промышляет наркотиками? Были ли Клайв и Норман участниками наркобизнеса здесь, в Бристоле? Но Норман сказал, что нечасто виделся с Клайвом в последние годы…
Дилан прерывает мои размышления:
– Они несколько лет встречались. Расстались через год после того, как пропала Флора.
– А ты был знаком с Клайвом и их матерью, Дейрдре?
– Однажды мы провели с ними Рождество. Как раз здесь. – И он кивает в сторону дома, от которого мы отошли.
Вижу, как Джек начинает озираться, ищет меня. Теперь машет мне рукой, но Дилан этого пока не замечает.
– Это было еще до того, как я встретил Флору. Наверное, на Рождество девяносто третьего. Вроде нормальные. Дейрдре такая милая, все время болтала, следила, чтобы у нас были полные тарелки и стаканы… Собак держала, смешных таких… А Клайв был тихим, маменькиным сынком, немного странным.
– Почему странным?
Дилан делает еще одну затяжку.
– Мрачный, замкнутый. Правда, пялился на мою мать, когда она не смотрела в его сторону. Я заметил, как он глазел на ее задницу, когда она помогала Дейрдре отнести жареную картошку в столовую.
Я вспомнила фотографии Клайва, которые прислала по электронной почте дочь Нормана, Лиза. Он не выглядел ни мрачным, ни странным. Впрочем, у психопатов нет специального клейма на лбу…
– Флора и Клайв когда-нибудь встречались?
– Вряд ли они были знакомы. Хотя однажды он приезжал на ярмарку. Тем летом. Со Спиди – то есть Норманом. Не помню, была ли там в тот день Флора.
– А Дейрдре?
– Она на ярмарку не приходила. Я видел ее только на Рождество.
Пытаюсь уложить новую информацию у себя в голове.
– Скажи, а за сколько времени до исчезновения Флоры состоялся визит на ярмарку Клайва с Норманом?
Дилан откидывает с лица волосы и раздраженно отвечает:
– Не знаю. За несколько дней. На той же неделе. Столько времени прошло, я уже и не помню всего.
– Но в тот день, когда Флора пропала, ты его видел?
Он качает головой.
Что-то здесь не сходится…
– А почему Норман был на ярмарке? Он там работал?
Дилан бросает окурок на тротуар, давит его каблуком.
– Как сказать… Он поставлял нам наркотики. – Испытующе смотрит на меня. – Ты ведь не станешь об этом писать? Мы с тобой просто болтаем, как старые приятели.
Ага, старые приятели… Мне хочется рассмеяться ему в лицо.
– Да, просто болтаем, не волнуйся, – на голубом глазу вру я. Если понадобится, без колебаний воспользуюсь тем, что он мне рассказал. Я ничем ему не обязана.
Дилан бросает взгляд в сторону дома и морщится:
– Я не видел Нормана много лет. Может, он исправился, а может, и нет… Откуда мне знать? – Выражение его лица резко меняется, он вдруг становится грустным. – Мы с Флорой были детьми и, скорее всего, расстались бы. Но все эти годы я чувствую вину за ее исчезновение. Я должен был проводить Флору… но оставил ее там.
Совершенно не понимаю, о чем он говорит.
– Где оставил?
Дилан тут же понимает, что сболтнул лишнего, но уже поздно. Тогда, надев грустное выражение лица, он продолжает:
– В Лондоне. Мы поехали туда на день, однако сильно поссорились и вернулись по отдельности. Я пошел на ярмарку – меня там многие видели. Я не лгу. – Его голубые глаза вспыхивают. – Я должен был проводить ее домой! Она исчезла с автобусной остановки в Тилби. Ты в курсе?
– Да, читала газеты.
– И все же проезжающая мимо семья видела, как Флора шла мимо часовой башни. Совсем рядом с ее домом. Значит, из Лондона она благополучно вернулась.
Потрясающая логика. Неужели он думает, что его вина становится меньше, если Флора исчезла не в Лондоне, а в Тилби?.. Это я виновата. Надо было сразу рассказать все Хизер или просто не пускать Флору. Тогда она не оказалась бы на автобусной остановке и не гуляла по центральной улице одна ночью. Возможно, она была бы жива, а Хизер не разрушила бы свою жизнь, пытаясь за нее отомстить…
Дилан застонал:
– А теперь это…
– О чем ты?
– Я о Клайве. – Дилан закрывает лицо руками. Я не верю своим глазам – неужели он плачет? – Это моя вина, – говорит он сквозь пальцы. – Должно быть, Клайв убил ее из-за меня.
38
Август 1994 года
Флора засунула двадцатифунтовую купюру – все ее деньги – в расшитый бисером матерчатый кошелечек. Конечно, есть сбережения на счету, но пока она не может ими пользоваться. Да она и не собиралась убегать. Речь шла всего лишь об однодневной поездке. Вернется до темноты – прежде чем кто-либо начнет ее искать.