Гоша что-то промычал. Толку отвечать? Всё плохое, что могло случиться, уже случилось. Он всё продолбал: и отца, и свою жизнь, и вообще мир. И даже это грёбаное ведро — какого чёрта он с ним вообще попёрся куда-то? Тоже мне Экскалибур.
— Твоё ведро — это, блин, всадник Апокалипсиса. Господи… вот не верю в тебя, но услышь меня и поржи: мы погубили мир с помощью ведра. Жёлтого пластикового ведра, сука…
Проходная завода «Ленинец» была пуста, когда они вернулись. Это испугало бы Гошу, но только не сейчас. Он крутанул вертушку, и та вдруг покосилась с жалобным звоном. Пришлось протискиваться, удивляясь непривычной неряшливости помещения. Оно выглядело так, будто заброшено уже лет тридцать: на полу грязь, бумага на стендах полиняла и вспучилась.
Это было очень странно, но спрашивать у Киры Энгельсовны Гоша не рискнул.
Честно говоря, пока открывались двери на 16 этаж, Гоша пережил всю гамму чувств. От трагедии к надежде, когда увидел чистый и солнечный коридор, уже успевший стать родным. В коридоре все так же сновали люди, и это, казалось, удивило даже генерал-полковника Зильберштейн.
— Ничего не понимаю… Везёт тебе, Мефодьев.
Гоша доставил её прямо в генеральский кабинет, где она сразу же полезла в сеть. Просмотрела какие-то графики и таблицы и стала нервно жевать уголок докладной записки.
— Все выглядит так, словно твое ведро никогда не попадало в 1985 год. Аналитика чистая — мы вернулись ровно туда, откуда вышли. Кто-то за тобой прибрал.
Гоша не знал, что думать.
И тут здание потряс новый сильный удар.
— Я не понимаю… Реально не понимаю, зачем кому-то блокировать будущее.
Панайотов выглядел задумчивым.
— А кому оно нужно?
— В смысле?
— Будущее твое. Что у тебя в нем будет? Старость, болезни и смерть. Будущее — оно такое, Мефодьев. Оно тебе даст немного побегать, а потом вытеснит на обочину и все. Финита ля комедия!
Несмотря на весьма ощутимые толчки, Панайотов не выглядел напуганным. Он быстро перемещался по кабинету, словно собирал вещи. Что-то стирал с компов, что-то складывал в папочки, не обращая никакого внимания на Гошу.
— А там классно, правда? В прошлом?
— Нуууу… — Гоша вспомнил город и людей, выглядевших довольно бедно, и призадумался, — ничего так.
— Только подумай: живешь спокойно, все у тебя просто и понятно. Закончил школу — пошел в институт, закончил институт — пошел по распределению. Работаешь до пенсии, никто тебя не уволит. И все вокруг такие же, они твои товарищи…
— Это спорный момент…
— Да что ты понимаешь? — Панайотов хлопнул Гошу по плечу, — Сам подумай: здесь ты бежишь изо всех сил, а все равно в отстающих. Смотришь, а твой товарищ на БеЭмВе ездит, а ты — на трамвае.
— На «Солярисе», — уточнил Гоша, но спорить с Панайотовым почему-то не стал. Он и сам таким мысли частенько думал.
— Там честная и простая жизнь. Все равны. И пиво вкусное.
— Насчет пива — точно нет.
Но Панайотов отмахнулся, вытащил из сканера какую-то бумажку, посмотрел на нее, криво усмехнулся, скомкал и швырнул в мусорное ведро. В старое и покоцанное мусорное ведро, которое когда-то было желтым.
— Кира Энгельсовна, я нашел его! — Гоша взгромоздил на генеральский стол старое ведро. — Это точно оно!
Он перевернул ведро, бумажки разлетелись разноцветными птичками.
— Вот! Made In China. В 85 году такие точно не продавали. И вообще, я за этот день с ним сроднился, с закрытыми глазами его узнаю. Оно все это время было здесь, у Панайотова. Понимаете, кто его прибрал?
Его трясло даже сильнее, чем башню «Заслона». Кира Энгельсовна молчала и думала.
— Без ключа он бы не вышел за периметр. Собери мусор.
Гоша чертыхнулся и принялся подбирать бумагу.
— Стой! А ну покажи.
На ладони лежал комок. По виду небольшая листовка с хорошей типографской печатью. Расправив ее, Гоша прочитал: «Выборы 2025» и вопросительно посмотрел на генеральшу, а та уже включила монитор и что-то искала в архивных папках.
— Сюда смотри.
Запись с камер в лифте за позавчерашний день. Вот Кира Энгельсовна заходит в кабину, едет, потом выходит. Двери закрываются. Снова открываются: она заходит обратно и порывом ветра в кабину заносит несколько листьев и бумажку.
— Где это?
— Выход на внешний контур в Гостином дворе. Там приличный сральник, зато никто не суется. Когда я езжу в цоколь, пользуюсь этим выходом.
Двери лифта на записи снова открылись, Кира Энгельсовна вышла, поговорив на пороге с Панайотовым, который зашел вместо нее. Он нажал кнопку и опустил руку, стал рассматривать стену, пока кабина куда-то ехала. И тут он заметил бумажку. Поднял, посмотрел, задумался, потом оглянулся и спрятал ее в карман.