Большинство людей в Хиршендорфе ненавидели друг друга только за официальную национальность, если можно так выразиться, но в остальном относились друг к другу сердечно, пока не находили подлинной причины для ссоры. А раз мы были детьми, то временное освобождались от присяги той или иной нации.
Помимо меньшинств, другой группой, стоявшей вне националистической политики в Хиршендорфе, были евреи. Но лишь потому, что все остальные их терпеть не могли. Я никак не мог взять в толк, почему несколько сотен Хиршендорфских евреев вызывают всеобщую неприязнь и презрение, еще более зловещее из-за того, что было настолько общим и лишенным страсти. Скорее похоже на смутное отвращение, которое люди питают к паукам или кошкам без личной враждебности к ним.
Конечно, в защиту этой неприязни выдвигались тривиальные причины: ростовщичество, ритуальные убийства, убийство Христа, использование рабского труда белых людей и другие сомнительные делишки. Но наши евреи были в меньшинстве по сравнению с каким-нибудь городком в Галисии, где они часто составляли половину или три четверти населения. К тому же были совершенно не похожи на льстивых ростовщиков с ястребиным носом из популярных рассказов.
Наши евреи были солидными, достойными профессионалами среднего класса, внуками тех, кого освободил своим указом император Иосиф веком ранее. Нотариус герр Лицман, доктор Грюнбаум из больницы кайзерин Элизабет, герр Елинек — городской фотограф. И конечно, герр Зинауэр, книготорговец. Герр Зинауэр был моим хорошим другом с тех пор, как я себя помню.
Я довольно рано научился читать. В шесть лет я вполне бегло умел читать на чешском и немецком и быстро нагонял по-польски. В те дни в северной Моравии читать детям было особенно нечего на любом языке — только сказки братьев Гримм и «Штрувельпетер» («Неряха Петер») на немецком [1], несколько безвкусных сборников сказок на чешском — и, конечно, «Одобренные тексты для чтения в начальных школах» императорского и королевского Министерства образования, до боли унылая коллекция политически благонадежных и назидательных сказок о эрцгерцогинях, работающих в госпиталях с больными в жару, и галантных молодых прапорщиках, умирающих за честь полкового флага на поле Сольферино. Я думаю, что в действительности детскую литературу изобрели англичане где-то в конце прошлого века, и вместе с ней идею детства как идиллического и невинного состояния.
В местах, где я рос, к детству относились скорее с пониманием, как к кори: оно неизбежно и необходимо, но стоит покончить с ним как можно скорее и, конечно же, не сожалеть о нем. Мы, жители Центральной Европы, обычно люди малоприятные: озлобленные, мстительные и проникнутые жалостью к себе. Но, по крайней мере, от нас редко услышишь болтовню про игрушечную железную дорогу и чай в детской.
Но у такого отсутствия интереса к детству, замечательному во многих отношениях, был один недостаток — до конца 1890-х годов печаталось очень мало детской литературы, пока не появились Роберт Стивенсон, Жюль Верн и Дж. А. Хенти в немецком переводе, а местные писатели вроде Карла Мея стали сочинять приключенческие романы. А до тех пор я читал больше практической литературы, и в этом герр Зинауэр оказывал мне неоценимую помощь. Городской книжный магазин на самом деле продавал в основном бумагу и письменные принадлежности: главный товар в габсбургской Австрии, где переписка с ведомством по простейшей проблеме могла тянуться годами, а письмами можно было набить весь книжный шкаф.
Помимо продажи писчей бумаги, герр Зинауэр также управлял переплетным цехом, печатал визитные карточки и владел небольшим книжным магазином новой и подержанной литературы — в основном школьных учебников и женских романов с выдачей на дом. Однажды в субботу утром году примерно в 1895-ом я зашел купить карандаш и резинку.
Зазвонил колокольчик, и герр Зинауэр поприветствовал меня: упитанный, лысеющий, маленький человек лет пятидесяти в очках.
— Grüss Gott [2], герр Оттокар, — сказал он, потирая руки и появляясь из-за прилавка, как будто я был ценным клиентом с полными гульденов карманами, а не мальчуганом с парой крейцеров, зажатых в грязной ладошке.
— Чем могу быть вам полезен в это прекрасное утро?
— Доброе утро, герр Зинауэр. Будьте добры, мне нужен карандаш и каучуковая резинка.
— Конечно, конечно: твердый, мягкий, средней мягкости, карбоновый, средний с резинкой на конце, графитовый, гарантированно противоударный от Штэдтлера Касселя — очень хорошие, новые, мы только что их получили... — Ах да, забыл: у меня есть кое-что еще, что, возможно, заинтересует такого умного молодого человека. Скажите, юноша, у вас есть собственный атлас?
1
Cборник из десяти назидательных стихотворений, написанных франкфуртским психиатром Генрихом Гофманом в 1845 году. Сборник стал одной из первых в истории детских книжек с картинками. Назидания в «Штрувельпетере», призванные отучить детей от вредных привычек, облечены в устрашающую, а иногда и просто кровожадную форму, напоминающую садистские стишки и «вредные советы» советского времени.
2
Принятое на юге Германии и в Австрии приветствие. Буквально означает «Благослови вас Господь».