— Все в порядке, говядина хорошо созрела, вот и все. На что вы жалуетесь?
Вызвали матроса Майера. В этом месяце именно он был представителем экипажа в продовольственной комиссии. По уставу их выбирали каждый месяц, чтобы следить за количеством и качеством питания и тем самым препятствовать воровству и коррупции среди офицеров-снабженцев. Майер заметно побледнел, учуяв идущий из бочки запах.
— Разрешите доложить, герр лейтенант, мясо протухло. Люди к нему не притронутся.
Микулич приблизил лицо к лицу Майера.
— Хочешь ослушаться меня, морской адвокат? Люди будут это есть, или я их повешу.
— Со всем уважением, герр лейтенант, они не станут это есть. Если вы не согласны, по уставу я обязан доложить...
Майер, так и не закончил предложение. Микулич сбил его с ног, поставил на ноги и снова сбил, потом пару раз пнул ногой по ребрам, поднял и затолкал головой в бочку с разлагающейся говядиной, где он пускал пузыри и барахтался, пока чуть не захлебнулся. Наконец Микулич отпустил его, боцман вытащил матроса из бочки и начал оживлять. У Микулича немного сбилось дыхание, но в целом он выглядел невозмутимым. Вытер руки и объявил зрителям, что со всеми, кто ослушается приказов, он будет поступать именно таким образом. Затем отправил нас работать дальше.
Во время обеда он прогуливался вдоль линий столов на батарейной палубе, наблюдая за тем, как моряки не едят тушеное мясо, на что они имели полное право, и следя, чтобы никакой другой еды они не получили. После еды команда снова отправилась на работы, без часового послеобеденного отдыха, предписанного по уставу, поскольку, по словам Микулича, если не было обеда, то и нечего после него отдыхать.
Моряки подчинились в угрюмом молчании, но под палубами распространялись мрачные настроения. Они начали закипать, когда после обеда обнаружили на носового трапе тушку Фрэнсиса, корабельного поросенка, привязанного за задние ноги, кровь капала из перерезанного горла на посыпанный опилками брезент. Микулич воспользовался тем, что моряки внизу, и приказал коку с помощником зарезать животное, чтобы обеспечить кают-кампанию свежим мясом и отделаться от гадящей на палубах скотины. Матросы гневно загудели.
На мгновение показалось, что команда взбунтуется, но после секундного замешательства моряки разошлись по рабочим местам, подгоняемые мрачными приказами старшины и боцмана. При всех своих грязных привычках, поросенок стал любимцем нижней палубы, он бегал по всему кораблю и везде получал небольшие угощения. Учитывая обстоятельства появления на борту «Виндишгреца», зарезать его было хуже убийства, настоящим богохульством, плевком в лицо богам, правящим морями и предопределяющими судьбу всех, кто по этим морям ходит.
Это случилось примерно в пять склянок послеобеденной вахты. Группа моряков работала на реях такелажа бизань-мачты — кру Юнион Джек, юный чешский матрос Хузка, которого Микулича отстегал линьком у берегов Чили, и итальянский моряк Паттиера. Микулич стоял у основания мачты, наблюдая за работой на шкафуте. Вдруг раздался удар, сверху вниз просвистела такелажная свайка, одна из тех, что используются для сращивания проволочных тросов, причем самая большая, номер шесть — толщиной примерно с огурец.
Она вошла в доски палубы на добрых четыре сантиметра прямо у левой ноги лейтенанта. Сверху не было предупреждающего окрика, так что я думаю, свайка упала случайно. В любом случае, тот, кто попытался бы убить Микулича таким способом, играл с судьбой. Что касается Микулича, тот не сдвинулся ни на сантиметр, только бросил взгляд на воткнутую в палубу свайку, а затем на такелаж. После этого он прогулялся до поручней и спокойно смотрел в сторону Понтиприта, как будто ничего не произошло. Через минуту владелец свайки, Паттиера, спустился по выбленке и засуетился у подножья мачты, подбирая инструмент в надежде, что никто его не заметил. Он вытащил свайку из палубы и находился на пути к вантам, когда Микулич остановил его с самой благодушной улыбкой на лице.
— Потерял что-то, Паттиера?
— Э-э-э... нет... разрешите доложить...
Первый удар Микулича отбросил его на поручни. Он попытался встать, но прежде, чем ему удалось подняться, лейтенант вскочил на него и стал метелить кулаками, пока несчастный не растянулся на палубе, а затем пнул жертву, пытающуюся перевернуться, поднял за воротник, прислонил к мачте и начал молотить, как боксерский мешок. Вскоре Паттиера лежал на палубе без сознания в луже крови и блевотины. Я надеюсь, что без сознания, потому что Микулич поднял его бесчувственное тело за воротник и пояс, пронес к поручням и выбросил за борт к акулам, кружащим весь день за кормой. Их привлек запах выброшенного за борт протухшего обеда. Паттиера больше не появился на поверхности. Вместо этого вода за кормой вскоре окрасилась кровью. Волны выбрасывали его останки на пляж весь следующий день, но их было недостаточно для похорон.