Глядя на известняковую оконечность мыса вдали, на другой стороне бухты, я мог бы представить себя в Аббации в конце зимы — если бы не отсутствие пальм, разумеется. Да, определённо, откуда здесь взяться пальмам — даже антарктические буки Огненной Земли вряд ли выжили бы на здешнем ветру на дальнем конце полуострова. Отсюда на три тысячи миль, до самого побережья Массачусетса, нет ничего, кроме бескрайних сине-серых волн и ревущего западного ветра. Деревья вокруг Пласа растут как кусты и стелются по земле, чтобы противостоять ветру.
Учитывая все обстоятельства, сестрам, видимо, пришлось потрудиться, чтобы найти самое неподходящее место на Британских островах для последнего земного пристанища пятидесяти или около того польских эмигрантов мужского пола, за которыми присматривают восемь-девять почти столь же дряхлых польских монахинь. Судя по внешнему виду, Плас-Гейрлвид построил в начале века один из медных баронов Суонси, выбравший этот продуваемый всеми ветрами мыс отчасти (по моим предположениям) из поздне-викторианского романтизма, а отчасти из более практичного желания находиться с наветренной стороны от ядовитых паров собственного плавильного производства. Возможно, барон думал и о защите от собственных рабочих на случай, если дело плохо обернется: дом находился в конце двухкилометровой дороги, и у почтовой конторы Ллангвинида было бы достаточно времени, чтобы вызвать по телефону конную полицию. Но если отбросить эти соображения, дом оказался крайне неудачным.
Приземистое двухэтажное здание в стиле короля Якова (рамы сводчатых окон и дубовые панели покрашены теперь в мрачный коричневый цвет) окружено террасами на склоне холма, давно заросшими кустарником и соединёнными скользкими лестницами из шатких каменных плит. Эти ступени собирают каждую зиму такой богатый урожай сломанных ног, что в больнице Суонси с октября по апрель теперь держат наготове две кровати и медсестру, говорящую на польском.
И не только сломанных ног: если я правильно помню, в позапрошлом ноябре мистер Станкевич вышел прогуляться, и через полтора месяца его нашли на пляже Ильфракомб, опознав по вставным зубам.
Крыша текла, водосточные желоба обваливались, а пока я в декабре валялся в постели, во время шторма сквозь крышу провалились два дымохода, и теперь на их месте красовались заплатки из фанеры и полиэтилена. Юный Кевин делает все, что в его силах, но Сестры Вечного Поклонения небогаты, да и в любом случае для поддержания дома в порядке нужен целый полк. Конечно, им следовало бы продать его, а на вырученные деньги расширить приют в Илинге.
Но кто же его купит? Дом достался Сестрам по завещанию местного фермера-поляка, который приобрел его на пару с товарищем в 1946 году, а потом (по слухам) убил своего партнера в пьяной драке и так хитро избавился от тела, что, в конце концов, полиции пришлось принять его версию, будто тот вернулся в Польшу и погиб от руки коммунистов. Кевин говорит, будто в округе считают, что в Пласе обитают призраки, и хотя большую часть земли хозяин потихоньку пропил, к дому никто и близко не подходил.
Полагаю, лет через двадцать, когда мы все умрем, сестры съедут отсюда, и дом наконец развалится или весьма кстати сгорит. Сам я, будучи моряком, не слишком возражаю против Плас-Гейрлвида, но для моих соседей слишком уныло проводить в нем последние годы жизни. Место ссылки для тех, кто и так уже в изгнании. Их выдернули из родной земли и засунули сюда, на край географии, ссориться друг с другом и видеть сны о мире, которого вот уже полвека как нет. Высылка на Луну и то оказалась бы менее жестокой, Луну хотя бы видно из Варшавы.
Для них, выросших среди капустных полей и сосновых лесов польских равнин за тысячи километров от соленой воды, это, должно быть, очень неприятное место. Но лично меня вой океанского ветра и штормовые волны, бьющиеся о скалы, совсем не беспокоят. Да, я чех по рождению, выросший в Северной Моравии, в самом сердце Центральной Европы. Но я очень рано выбрал флотскую карьеру, и пусть прошло уже много лет с тех пор, как я ощущал под ногами качающуюся палубу корабля, меня не тревожит слабая, хоть и ощутимая дрожь от удара особенно крупной волны или соленые брызги на оконных стеклах во время зимних штормов.
Однако вчера днем стояла спокойная и приятная погода. Утром меня осмотрел доктор Уоткинс и признал состояние удовлетворительным, так что сестра Фелиция, огромная безобразная монашка прусско-польского происхождения, выполняющая здесь роль адъютанта, позволила Кевину и сестре Элизабет вывезти меня на прогулку. Очень кстати, поскольку я не выходил на улицу с прошлой осени. Не так уж далеко, всего лишь на другой конец бухты Пендагог, но возможность оказаться на некоторое время вдали от ароматов рассольника и старческого недержания, висевших над Пласом, как облака над Столовой горой, очень освежала.