Пуля задела плечо Рухуллы: стиснув зубы от боли, он схватился за него рукой.
- Вова, работает! – раздался из-за валуна, за которым укрылся Александр, его громкий и радостный голос.
Еще не веря своим ушам, Сельянов повернулся в сторону Сухорукова.
- У меня первый раз такое! В жизни!!!– продолжал орать из-за валуна счастливый командир. – В нее три пули попали, прикинь? А она после этого заработала! Щас выйду на Трепачева…
Внимательно прислушиваясь к крикам Александра, Рухулла понял почти все сорвавшиеся с его губ слова, но в предложения эти слова в голове молодого таджика так и не сложились. Что случилось у этого русского первый раз в жизни? Какие три пули? Пока Рухулла мучился, стараясь понять смысл того, что услышал, Александр уже натянул на голову наушники, склонился над рацией и негромко, но внятно произнес в микрофон:
- Кучер, Кучер… Я - Извозчик. Как слышишь меня?
Пока командир выходил на связь с Трепачевым, Сельянову предстояло сдерживать натиск «духов» одному. Недолго думая, старший лейтенант выхватил из подсумка сразу две гранаты и одну за другой швырнул обе «эфки» в афганцев, которые тут же предусмотрительно залегли…
…Лейтенант Трепачев и двадцать пять солдат его взвода уже неслись во весь опор к подножью горы, где Сухоруков и Сельянов продолжали обороняться от восьмерых духов. Лейтенант Абдуллаев бежал бок о бок с Трепачевым…
… Прижав к глазам бинокль, Джамаль беспокойно наблюдал за поединком своих людей с двумя русскими офицерами, которые вовсе не собирались сдаваться. Он своими глазами видел, как проклятые кафиры убили трех его лучших бойцов, и уже успел пожалеть, что отправил Рухуллу брать этих двух «шурави» в плен.
Через секунду Джамаль стал бледнее смерти, а с его губ сорвалось ругательство: седой пуштун заметил в бинокль больше двадцати десантников, приближавшихся к подножью горы - явно на выручку к двум «шурави». Бегущие десантники были уже недалеко от кафиров, и это означало только одно: ни Рухулла, ни его люди не вернутся назад – ни с добычей, ни без нее… Джамаль в бессильной злобе заскрежетал зубами и опустил бинокль, чтобы не видеть позорной и бесславной гибели своих людей. Он находился слишком далеко от них и прийти к ним на помощь не мог. Предупредить их о надвигающейся беде - тоже: в группе Рухуллы не было рации…
…Оглянувшись, Александр увидел метрах в тридцати своих разведчиков во главе с Трепачевым и Абдуллаевым, подбегающих с тыла, и радостно заорал:
- Вова! Наши!
Сельянов тоже оглянулся, увидел прибывших к ним на подмогу десантников и расплылся в радостной улыбке.
По команде Трепачева взвод залег на одной линии с Сухоруковым и Сельяновым и сходу дал по «духам» дружный залп из автоматов и трех пулеметов…
…После этого залпа в живых среди афганцев остались только Рухулла и еще двое душманов, которые, поднявшись, начали пятиться назад.
- Остальных – брать живьем! – громко скомандовал Александр. – Стрелять только по конечностям!
Ом махнул рукой.
- Вперед!
Александр первым поднялся с земли и бросился вдогонку за отступающими «духами». Сельянов и другие десантники - тоже.
Следом за афганцами, которых нужно было, во что бы то ни стало, взять в плен, неслись и Кошкин с Михолапом. В глазах обоих был охотничий блеск.
Рухулла споткнулся и упал.
Перевернувшись на спину, он вскинул автомат, навел его на бегущих десантников и нажал на спусковой крючок, но тщетно: в магазине его автомата не осталось патронов. Тогда Рухулла выхватил из кобуры на боку пистолет и, приподнявшись, начал бешено палить по десантникам из «беретты», считая выстрелы: последний патрон молодой таджик приберегал для себя. И когда в пистолете остался только он, Рухулла поднес ствол «беретты» к груди. Но нажать на спусковой крючок Рухулла не успел: к нему подскочил рядовой Кошкин, который со всего маху ударил по пистолету в руке молодого таджика сапогом.
«Беретта» отлетела далеко в сторону, а довольный собой Кошкин склонился над безоружным противником и навел на него ствол «калаша».
- Вставай!
Рухулла нехотя встал, поднял руки вверх, оглянулся и увидел еще двух своих людей, которых уже тоже взяли в плен и вели под дулами автоматов к капитану Сухорукову советские десантники: одного – Михолап с Морозом, а другого – Точилин и Макаед…
… Александр Сухоруков стояли посреди кабинета Ремизова напротив командира полка, который, не скрывая своей радости, гордо и радостно улыбался.
Подполковник только что доложил командиру дивизии сразу о трех взятых «языках» и, судя по всему, услышал от генерала немало приятных слов в свой адрес.
Поэтому и сам он на добрые слова не скупился.
- Опять вместо одного - сразу три! – Ремизов хлопнул Александра по плечу. - Молодец!
Александр улыбнулся.
- Ну, да. Три же лучше, чем один…
- Ясный хрен, лучше! – загремел на весь кабинет голос Ремизова. - Завтра же подпишу тебе представление на второй орден.
Командир разведроты вскинул голову.
- А Сельянову?
Ремизов согласно махнул ркуой.
- И Сельянову!
Командир полка снова хлопнул Александра по плечу и направился к своему рабочему столу.
Вспомнив о чем-то, он остановился на полпути и повернулся к Александру.
- Кстати, насчет твоей рации… Ее разобрали, в мастерской …, - Ремизов хохотнул. – Начальник связи сказал, таких случаев – один на миллион.
Сухоруков с интересом вскинул брови.
- Да? А что с ней было-то?
- Там проводок отошел… Забыл, как называется..., - Ремизов махнул рукой. – Вот она и не фурычила. А когда в ее корпус попала пуля, проводок встал на место. Представляешь? И рация заработала!
Ремизов снова окинул Александра восхищенным взглядом.
- Везучий ты мужик, Сухоруков. Фартовый!
Александр скромно пожал плечами и смущенно улыбнулся.
***
…Вечером того же дня счастливый генерал Сухоруков восседал во главе накрытого белоснежной скатертью и уставленного напитками и закусками стола.
Справа от него сидела Татьяна Ивановна. За столом были также Чуйкин и бывший заместитель Смирнова, а теперь уже командир Тульской дивизии ВДВ Тюпалов в новенькой генеральской форме.
Тюпалов взял с коленей, повертел в руках подаренную ему Смирновым пеструю африканскую маску и шутливо произнес:
- Василий Егорович, даже не знаю, куда ее повесить в своей квартире, - Тюпалов пожал плечами. - Если на кухне – будет отбивать аппетит, если в спальне – еще кошмары начнут сниться.
Чуйкин хохотнул.
- А ты повесь ее в прихожей! Тогда гости к тебе начнут ходить пореже, я тебе обещаю!
И Тюпалов, и Василий Егорович с Владимиром засмеялись.
Сухорукова придвинулась к мужу и хитро прищурилась.
- В Африку ты уехал без меня… Но в Москву-то, надеюсь, с собой возьмешь?
Сухоруков обнял жену за плечи и привлек к себе.
- Слушай мою команду: как только меня отдают приказом по академии, ты пишешь заявление об увольнении из больницы и начинаешь собирать манатки. Комнату нам в Москве выделяют сразу…
Татьяна Ивановна грустно вздохнула.
- Сразу не получится. Ты же знаешь: бросить своих больных я не могу – и тех, кому уже назначены операции, и кого я недавно прооперировала…, - Сухорукова вскинула голову. - Но месяца через три переехать в столицу обещаю.
Она погладила мужа по седым волосам.
- Работу-то ты мне там найдешь?
Василий Егорович хохотнул.
- Работу?! Да такого врача, как ты, возьмут, куда угодно. Хоть в Главный военный госпиталь имени Бурденко!
***
Ранним утром у обтянутого маскировочной сеткой штабного ЗИЛа командира парашютно-десантного полка стоял часовой – десантник с автоматом в руках. Время от времени он поглядывал в сторону – туда, где вдалеке гремели выстрелы.