Через пару секунд сержант удивленно вскинул брови и растерянно протянул:
- Ничё не понимаю… Был же пульс, - он кивнул на рану пакистанца. – И сердце не задето…
- А сейчас - что? Уже нет? – рявкнул Александр.
Точилин отрицательно помотал головой.
- Пропал. Только что… Остановилось сердце.
Александр снова выругался матом – еще громче, чем прежде - и с надеждой посмотрел на санинструктора.
- Живым он нужен, блин… Позарез…
Немного поколебавшись, Точилин решительно сдвинул брови.
- Попробую, товарищ капитан, «оживить». Прямым уколом в сердце…
- Раньше делал такой?
- Никак нет, - Точилин озорно сверкнул глазами. – Но… Все когда-нибудь бывает впервые.
- А поможет?
- Хрен его знает… Шанс есть!
Александр согласно махнул рукой.
- Давай!
Сержант торопливо рылся в своей сумке с инструментами и медикаментами.
- Надо его раздеть… Оголить грудь, - бросил санинструктор, доставая из сумки большой шприц и несколько ампул с лекарством.
Александр и Сельянов кинулись раздевать пакистанца…
…Заправив шприц, Точилин торопливо перекрестился и склонился над оголенной грудью летчика, по обе стороны от которого замерли, с надеждой глядя на санинструктора, Сухоруков и Сельянов.
Примерившись, сержант с силой всадил большую иглу в смуглое тело пленного и ввел в его сердечную мышцу все имевшееся в шприце лекарство.
Едва санинструктор достал из груди пакистанца илу, как тот дернулся и негромко застонал. Не выдержав, Сухоруков и Сельянов вскинули руки вверх и дружно заорали от радости. Оба восхищенно – как на волшебника - смотрели на Точилина, снова принявшегося щупать пульс «воскресшего» летчика, хотя уже и так было ясно, что вытащить его с того света удалось…
…Капитан Сухоруков сидел за столом напротив командира парашютно-десантного полка подполковника Ремизова - полностью облысевшего к своим сорока годам толстяка среднего роста, - который, лучась от счастья, довольно потирал руками.
- Ну, Сухоруков! Ну, молодец… Я только что звонил в госпиталь: жизнь пленного уже вне опасности. Так что службу нам этот «пернатый» сослужит… Используем этого «пака» по полной программе!
Придвинувшись к Александру поближе, командир полка понизил голос и произнес:
- Через месяц в Кабуле - пресс-конференция. Для наших и иностранных журналистов. Там им пакистанского летчика и покажут, - Ремизов хлопнул в ладоши. – А это - прямое доказательство военного вмешательства Пакистана в афганские дела… Понятно?
Сухоруков весело кивнул.
- Так точно.
Командир полка распрямился и широко улыбнулся.
- Буду представлять тебя к первой боевой награде.
Александр улыбнулся в ответ.
***
В столице Малагии стоял жаркий полдень.
В окне маленького, скромно обставленного кабинета главного военного советника шумно работал советский кондиционер БК.
На стене кабинета висели рядышком сразу два портрета: Ленина и Президента Малагии маршала Малулу – тучного, щекастого, с гордым, надменным взглядом, облаченного в мундир, шитый золотом и увешанный множеством орденов и медалей.
Под портретами, за широким, массивным столом сидел генерал Сухоруков. Разложив перед собой большую карту, Василий Егорович внимательно изучал ее, время от времени озабоченно вздыхая. Рядом с ним устроился на стуле, подперев голову руками и тоже склонившись над картой, заместитель главного военного советника генерал-майор Столяров. Он находился в Малагии уже второй год. Столяров был младше Сухорукова на пять лет, но не выглядел моложе: его худое и изможденное землистого цвета лицо вдоль и поперек бороздили глубокие морщины. Оба генерала были одеты в одинаковую, песочного цвета, форму с отложными воротниками без знаков различия.
Не отрываясь от карты, Сухоруков медленно и грустно произнес:
- Спасибо, что ввел в курс дел, Иван Ильич, - Василий Егорович поднял голову и посмотрел на Столярова. - А дела наши, судя по всему, хреновые… Говоришь, ни о каких наступательных действиях пока не может идти и речи?
Столяров отрицательно помотал головой.
- Занимаем глухую оборону. На всех фронтах. Причем молю Бога, чтобы сепаратисты ее не прорвали. Особенно здесь.
Протянув руку к карте, он очертил на ней указательным пальцем кружок.
- Поэтому почти все кубинские подразделения я распорядился направить сюда, - продолжал Столяров. - Около трех батальонов. Они хоть умеют воевать.
Столяров кивнул на портрет Малулу за спиной Сухорукова, раздраженно махнул рукой и протянул:
- А эти… Я вообще не знаю, что бы мы делали без кубинцев, - Столяров понизил голос. - Спасибо Фиделю. Сказал, что его солдаты будут выполнять здесь интернациональный долг и слово держит. На следующей неделе ждем очередного транспорта из Гаваны…
- Много людей?
- Около пятисот.
Сухоруков удовлетворенно хмыкнул.
Столяров улыбнулся.
- Цвет кожи у них и местных – одинаковый. Поэтому и иностранное военное вмешательство нашим врагам доказать трудновато.
Василий Егорович тоже улыбнулся.
Столяров снова кивнул на портрет Малулу.
- Когда Вас собирается принять сам?
Сухоруков пожал плечами.
- Пока не знаю. Министр обороны Малагии…, - Василий Егорович наморщил лоб. – Как его…?
- Бригадный генерал Дукуну, - подсказал Столяров.
- Точно, Дукуну, - Сухоруков поморщился. - Фамилии тут у них… Сразу и не запомнишь. В общем, он намекнул мне сегодня утром, что через пару дней президент меня примет.
Василий Егорович пристально посмотрел Столярову в глаза.
- Кстати, какое у тебя мнение сложилось о Дукуну?
Столяров откинулся на спинку стула и, помедлив пару секунд, произнес:
- Не дурак. В свое время закончил Кембридж. А при прежнем режиме то ли год, то ли два был на стажировке в Штатах… Но самостоятельных решений принимать не любит. Приглашает меня к себе за советом по каждому пустяку.
Он сочувственно покачал головой.
- Теперь будет приглашать Вас.
- Ясно, - протянул Сухоруков. – Не хочет брать ответственности. Но, небось, когда дела на фронтах идут хорошо, приписывает все заслуги себе, да?
Столяров усмехнулся.
- Есть такое.
Сухоруков покосился на портрет Малулу у себя за спиной.
- Иван Ильич, а портрет этот… Он что, обязательно должен здесь висеть?
Столяров шумно вздохнул.
- Не поверите, но начальник главного политического управления Вооруженных Сил Малагии генерал Самба водрузил его сюда лично. Даже не поленился забить гвоздь.
Брови Василия Егоровича удивленно взлетели вверх.
- А потом, - продолжал Столяров, - вежливо, но твердо заявил, что портреты главы государства должны висеть во всех наших кабинетах рядом с портретами Ильича. Так что…, - Столяров многозначительно развел руками.
Смирнов недовольно скривился и нехотя махнул рукой.
- Ладно, хрен с ним. Пусть висит.
Он встал и подошел к окну. Посмотрел на унылый городской пейзаж: старые, обветшалые, приземистые здания одной из главных улиц столицы. На улице почти не было людей, спрятавшихся от полуденного зноя в домах.
Сухоруков сложил руки на груди и тоскливо вздохнул.
- Ты супругу сюда привез?
Столяров грустно улыбнулся.
- Отказалась ехать наотрез. Она со мной в Ливии прожила два года. Так что Африкой сыта по горло.
Сухоруков удивленно хмыкнул и повернулся лицом к Столярову.
- А моя хотела поехать… Да не позволило здоровье. Гипертония.
Столяров сочувственно покачал головой, поднялся из-за стола и подошел к Сухорукову.
- Может, это и к лучшему. Обстановка здесь пока, сами знаете…
Раздался стук в дверь. Распахнув ее, на пороге кабинета вырос худенький, совсем молодой парнишка с курносым носом и пышной гривой волос. На нем была такая же форма песочного цвета, что и у генералов, а на боку из-под куртки торчал пистолет.