Бедный Давидсен, — длинный, худой человек в потёртой одежде, отец пятерых детей, владелец двух ящиков со шрифтом и ручного пресса, одним словом — бедняк, вошь.
Рабочие не давали себе труда отвечать ему как следует, и когда он понял, что они подтрунивают над ним, он допустил ту ошибку, что рассердится и вступил с ними в спор. Тут он окончательно ничего не добился, они говорили, как говорят рабочие, отбросив всякую логику, острили — кто во что горазд, при дружном смехе остальных. Франсис не мог работать, но он придумал злостную шутку: он ухитрился поджечь сзади редактора немного взрывчатого вещества. Раздался взрыв, рабочие дико захохотали, а редактор отскочил далеко в сторону.
— Вам бы не следовало это делать, — сказал он.
Франсис засмеялся:
— Мы принуждены взрывать здесь скалы.
— Но, вероятно, не без предупреждения?
Молчание.
Давидсен опять совершил ошибку, он обратился к артели.
— Вы слишком нетребовательны. Разве тут есть над чем смеяться? Человек этот был просто груб. Как вы этого не понимаете? Мне жаль вас, люди, если это может доставить вам удовольствие и вызывает у вас смех! Грубость и есть как раз ваша сила, — то, чего нет у нас, — и вы не стесняетесь пускать её в ход. Во всех наших сражениях с вами она является вашим оружием. Вы слишком нетребовательны! Вам бы следовало быть честолюбивее, ребята, стараться освободиться от грубости, но вы этого не хотите. Даже негр хочет совершенствоваться и стать выше своих товарищей, но у вас нет ничего общего с негром, кроме его разинутой пасти, его жадности.
Кто-то замечает:
— У нас нет также его чёрной кожи.
— Рабочие должны быть гордыми людьми, слишком гордыми, чтобы опускаться до пошлости.
— Поддай-ка ему ещё жару, Франсис!
— Прощайте, ребята! Подумайте о том, что я сказал! — Давидсен поклонился и пошёл.
— Ну и идиот! — сказали рабочие. — «Подумайте о том, что я сказал!» Садитесь, ребята, и думайте о том, что он сказал. Ха-ха-ха!..
Однажды и нотариус Петерсен пришёл посмотреть на дорогу. «Это вот его зовут «Голова-трубой», — говорили рабочие, они знали о нём все подробности. Знали, что он был жестокий сборщик, что ему было, поручено обследование несостоятельных должников и что он зарабатывает большие деньги на мелких делах. Его они уважали. К довершению всего он недавно сделался главою Сегельфосской сберегательной кассы, директором банка.
VI
Окружной врач Лунд знал большую часть рабочих, многих из них он лечил. Они почтительно здоровались с ним, снимали шапки. Словно огонь пробежал по всей артели, когда они увидали его жену. Самые отдалённые подталкивали друг друга и шептали: «Погляди-ка на неё!» Сама фру стояла и оглядывалась на На-все-руки, который занялся чем-то возле ящика с инструментами.
— Ты видишь, на кого он похож, — спросила она.
— Кто — он? Это, вероятно, староста, — отвечал доктор.
— Ах, как он похож! Он так похож...
— Ну, не всё ли равно?
Доктор разговаривал с рабочими, со своими пациентами, с троньемцем:
— Куда это перебросил тебя бык?
Ему указали место, и он покачал головой:
— Это могло бы кончиться очень плохо, очень плохо.
Фру Лунд направилась прямо к На-все-руки, стоявшему у ящика с инструментами. Она глядела на него некоторое время и сказала:
— Здравствуйте, Август!
На-все-руки поднял глаза, испуганно оглянулся вокруг и ничего не ответил.
— Разве тебя зовут не Август?
— Меня зовут... здесь я На-все-руки, мастер на все руки.
— Я тебя узнала, — сказала фру.
На-все-руки стал рыться в ящике.
Фру: — Ты не хочешь, чтоб я тебя узнавала?
— Зачем? Разве я такой человек, чтобы вам стоило поддерживать со мной знакомство?
— Ха-ха-ха! — засмеялась она. — Меня зовут Эстер. Разве ты не помнишь? Из Полена.
На-все-руки забеспокоился:
— Пускай доктор, я хочу сказать, пусть доктор ни в коем случае не слышит вас...
— Карстен, пойди сюда! Старый знакомый!
Доктор так же обрадовался, как и она, и он узнал Августа, поздоровался с ним за руку и смеялся над тем, что он хотел скрыться. Они долгое время говорили друг с другом. Август сказал, что ему было неприятно вспоминать то время, когда он жил в Полене; тогда он вёл себя не так, как следует.
— То есть как? — спросил доктор. — Ты со всеми поступал по справедливости.
— Кажется мне, что нет.
— Всё-таки да, то есть Паулина... Ведь ее звали Паулина?
— Да, — сказала фру.
— Так вот она рассчиталась за тебя. Впрочем, твоими же деньгами. Ты не должен ни одной душе. Разве ты об этом ничего не знаешь?
— Нет. Я ровно ничего не знаю. Моими деньгами, говорите вы?
— Как?! Ты даже этого не знаешь? Но ведь много денег ещё осталось, насколько я слышал.
Август встрепенулся:
— Так, может быть, фабрика стала работать?
— Где же ты был все это время? — спросил доктор. — Какая фабрика? Об этом я ничего не знаю. Разве там была фабрика, Эстер?
— Да. И у тебя были акции там, но потом тебе вернули деньги.
— Может быть, они её продали? — спросил Август. — Это было бы глупо. Если б я там был, этого никогда бы не случилось. Это была отличная фабрика, насколько я помню, со стальными балками внутри и под железной крышей.
— Одним словом, ты выиграл крупную сумму денег, — сказал доктор. — В лотерею, или не знаю уж как. Эстер, ты, верно, лучше об этом осведомлена?
— Да, крупную сумму. Паулина распорядилась ею.
— А, так! — сказал Август.
Доктор поглядел на часы:
— Нам пора, у меня приём с четырех часов. Приходи к нам, Август, мы расскажем тебе всё, что знаем. Я помню, в прежние времена у нас бывали с тобой разговоры. Право, очень приятно встретиться с тобой опять. Как?! Ты действительно ничего не помнишь? Разве это было так давно? Когда же это было, Эстер? Ну, впрочем, всё равно. Ты опять ездил в Южную Америку? Приходи же к нам. У нас два мальчика, им будет очень интересно.
И доктор и фру попрощались с ним за руку и ушли.
У рабочих сильно разгорелось любопытство, и они позволили себе задать старосте кое-какие вопросы. А староста — зачем бы он стал отрицать? — сообщил, что это его старые знакомые, друзья из прежних лет, когда и он представлял кое-что! Старика словно что-то подтолкнуло кверху, к нему вернулось его имя, он опять стал Августом, человеком, и узнал самого себя. Как это было давно! Это было как во сне. Да, это были его знакомые, его лучшие друзья...
— И жена тоже? — спрашивали они.
— Жена? То есть Эстер? Как же! Она много раз сидела у меня на коленях, я её крёстный.
— Она красива, как тролль.
— И я, пожалуй, могу приписать себе честь, что соединил эту пару.
— То есть как? Он не хотел на ней жениться?
— Нет, всё к тому шло, но всё-таки мне пришлось вмешаться.
Франсис: — А, он без женитьбы хотел её заполучить?
Адольф: — Франсис, ты свинья! Она не таковская.
— Нет, — подтвердил Август, — в этом отношении она всё равно как самая важная дама в золоте и шёлку.
— Как странно это бывает! — сказали они. — Вот ты опять их встретил.
— По-вашему выходит так. Но, конечно, я давно знал, что они были здесь, я только не хотел, чтобы они меня узнали.
— Почему же нет, староста?
— Как-то нехорошо выходит. Я им неровня.
— Ну ты достаточно хорош. — Они старались поставить его на должную высоту.
Но он уклонялся:
— Нет, теперь я ничто. В прежние времена другое дело. Тогда у меня была большая фабрика и несколько сот человек под моим началом.