— Вчерашнюю «Комсомолку» читал? Нет?! Да ты что?
— Ты — из Свердловска ведь? — продолжает допрашивать мой тартуский собеседник. — И в школе ФЗО учился — редактором стенгазеты, старостой группы был? Был ведь?
— Был…
— И Елену Михайловну Ширман знаешь?
— Елену Михайловну?! Ширман? Да откуда к тебе… Она — жива? Говори же скорей — жива?
— Нет, но…
Я бросил трубку. Нашел газету. Там были опубликованы письма Елены Ширман к школьнице Ляле Яненко, а в них несколько раз упоминался я:
«Хорошие письма мне шлет Ваня из Свердловска. Он как раз хочет идти в трудрезервы… В 16 лет без отца — помогает матери вырастить пятерых братишек и сестренок, работает и учится заочно…»
…Память уже переносила меня в далекое предвоенное прошлое, в год сороковой…
2. ХОЗЯЙКА «СТРАНЫ ЮНОНИИ»
Стоят надо мной вершины,
Доступные, как мечты.
Лежат подо мной стремнины
Нетроганной красоты.
И, к камню прижавшись грудью,
Над пропастью я кричу:
«Пусть будет не так, как будет!
Пусть будет, как я хочу!»
Да, она умела делать так, как хотела, как считала нужным. Вот и сказочную «страну Юнонию» она создала потому, что так, казалось ей, было лучше всего — собрать вокруг себя, приобщить к прекрасному большую группу ребят, впервые взявшихся за перо. Должность литературного консультанта пионерских газет позволяла неунывающей студентке Литературного института завязывать самые неожиданные знакомства. И это было важно, в первую очередь, для юных поэтов и прозаиков, чьих имен не знал еще никто. Ибо пропуском в «страну Юно», «страну Юности» могли быть только стихи, рассказы и сказки, написанные тобою собственноручно.
Елена Михайловна не случайно стала хозяйкой «Юнонии», она сама придумала ее, когда была еще руководителем литкружка на Сельмаше, в Ростове-на-Дону. А работа во всесоюзной газете «Пионерская правда» просто раздвинула границы ее кипучей деятельности, умножила возможности.
Однажды шестнадцатилетний уральский парнишка Ваня Папуловский получил из Москвы увесистый пакет со своими «произведениями», а в «сопроводиловке» прочитал:
«Из рассказа можно что-то сделать, если посидеть над ним основательно. А вот стихи просто никуда не годятся. Но ты не огорчайся, не всем же быть поэтами…»
Больше тридцати лет прошло с той поры, а строки эти помнятся. Никогда еще так просто, без околичностей не писали московские литконсультанты. А эти тысяча и один вопрос:
«Кто ты и сколько тебе лет? Есть ли братья и сестренки? Умеешь ли плавать и бываешь ли в тире? Кто твои самые любимые писатели, композиторы?..»
С композиторами вышла промашка. В одном из писем к Ляле Яненко, опубликованных «Комсомольской правдой», Елена Михайловна сообщала:
«…Ванюша прислал мне письмо из ФЗО. У него большая радость — его приняли в ряды ВЛКСМ… Твое письмо он получил и готовится ответить. Но его смутил твой вопрос насчет любимых композиторов… ему стыдно сознаться, что он почти никого из них не знает (ох, я его тайну выдала!..)»…
В течение, наверное, одного-двух месяцев незнакомая поэтесса из столицы стала для меня самым дорогим другом. Больше того: она немедленно связалась со своими свердловскими друзьями-писателями — Ниной Аркадьевной Поповой, Еленой Евгеньевной Хоринской, Клавдией Васильевной Рождественской и повела серьезный разговор о том, как подготовить меня к поступлению в Литературный институт имени А. М. Горького. Тот самый, где она на последнем курсе училась в семинаре Ильи Сельвинского.
Да, только для этого надо было закончить среднюю школу. И категорический совет Елены Ширман — «продолжать учение во что бы то ни стало… ведь можно работать и учиться в заочной средней школе» — нельзя было не выполнить.
Но суровая проза быта постоянно напоминала о себе. Слабая здоровьем мать не могла одна прокормить шестерых ребятишек, и мне, как старшему в семье, приходилось искать дополнительные заработки. Работал я тогда в Свердловском ботаническом саду в должности препаратора за сто целковых в месяц, но этого было мало, и я стал еще ночным сторожем на загородных территориях сада.
Лето сорокового года на Урале выдалось теплое. На жирном черноземе аккуратных грядок, парников и теплиц зрели помидоры, огурцы, дыни, тянулись к солнцу пахучие левкои, астры, гладиолусы. Нравилось мне в этом ярком многоцветье природы. А Елена Ширман еще писала: