Выбрать главу

Это было знаменательное событие — освобождение на окраине немецкого города Шверина нескольких тысяч узников фашистского концлагеря Заксенхаузен, которых гитлеровцы гнали в порт Любек, чтобы там посадить на баржи и утопить в Балтийском море. Колонна краснозвездных танков с автоматчиками на броне появилась перед этими обреченными внезапно, люди даже не поняли, что произошло. Но конвой понял — одни тут же подняли руки, другие устремились в лес.

Человек, обнимавший нашего солдата, и был Отто Майер, брошенный фашистами за решетку еще до начала второй мировой войны.

Пока Эльза и Вальтер Майеры полощутся в ванной, приводят себя в порядок после дороги, я вспоминаю про те замечательные майские дни сорок пятого года, когда Николай Иванович оказался в Мекленбурге — и на всю жизнь оставил там часть своей впечатлительной души.

— На том месте, близ Шверина, где мы освободили тысячи узников Заксенхаузена — русских, англичан, американцев, французов, бельгийцев, поляков, немцев, — тридцать лет спустя был открыт памятник: скорбящая мать, с головой, закутанной в платок, невидящими глазами смотрит на печальную дорогу смерти… — помню, так начал однажды дед рассказывать свою «мекленбургскую историю».

По этой печальной дороге гнали обреченных лагерников почти от Берлина, отстававших и слабых пристреливали, не раздумывая. Весь двухсотпятидесятикилометровый путь усеян был трупами в полосатых куртках и штанах. Впрочем, оставшихся в живых в конце пути также ожидала мучительная смерть. Люди это хорошо понимали, и когда из-за поворота дороги внезапно вынырнули советские танки, наполняя торжествующим гулом всю окрестность, весь лес, — это было для них настоящим чудом…

Отто Майер знал уже немало русских слов — научился от советских военнопленных, а Николай Иванович не спал на уроках немецкого в школе. Вот и вышло, что именно они стали главными переводчиками в этой необычной встрече.

Подъехали полевые кухни — командование решило прежде всего накормить освобожденных, а потом заняться сортировкой и распределением по разным командам для отправки домой. Отто Майер не отходил от понравившегося ему старшего лейтенанта, снабдил тремя берлинскими адресами, по которым Николай Иванович смог бы найти Отто после окончания войны.

— Так война, считайте, уже кончилась! — задорно сказал мой будущий дед. — Берлин уже взят, над рейхстагом — Знамя Победы.

— Да-да, Победа! — по-русски ответил Отто Майер, и глаза его засияли, как у ребенка. — Гитлер капут! — Дальше он перешел на немецкий: — Один адрес даю — это старая явка коммунистов, другой — моих родителей, а третий — друзей. Так много адресов потому, что не знаю теперь, какой еще действует… Много воды, как говорят русские, утекло, да и Берлин, наверное, разрушен…

Через год дед, оставшийся служить в оккупационных войсках, попал в Берлин и долго ходил по усиленно расчищавшимся улицам, на которых почти не уцелело домов. От Бранденбургских ворот он повернул влево, на юг, дошел до Лейпцигерштрассе, еще налево… Хорошо припекало майское солнышко, но ароматы пробивавшейся кое-где зелени перебивал стойкий запах обдуваемых ветром руин, гари — запах разрушения. На месте дома, указанного Майером в качестве явки коммунистов-подпольщиков, стояла зияющая огромными разбитыми глазницами-окнами коробка без крыши, с торчащими балками межэтажных перекрытий.

В районе Грюнау, на берегу широкой реки, Николай Иванович обнаружил маленький домик друзей Отто Майера. Эту часть Берлина словно ненароком обошла война, дачный поселок благоухал садами, во дворе, куда попал дед, радовала цветами большая клумба. На крыльцо вышла высокая и уже немолодая женщина-блондинка, ее глаза, наверное, были еще синей, чем у побеспокоившего ее советского офицера, а голос — добрый и мелодичный.

— Отто Майер? Извините, герр офици-ир, — протянула она, — не живет здесь Отто Майер. И друзей его здесь нет. Очевидно, потерялись в войну…

Дед встретил Отто Майера двадцать лет спустя. И где же — в концлагере Заксенхаузен! Конечно, концлагерь стал к тому времени мемориальным комплексом, куда люди приезжали на экскурсию, но встреча произошла именно там.

Николай Иванович приехал тогда в Берлин с поездом дружбы в числе трехсот передовиков производства московских предприятий. Это было накануне первомайских праздников, погода вдруг испортилась, даже посыпал снег, но, к счастью, скоро перестал. Десять комфортабельных венгерских автобусов, отъехав от столицы ГДР несколько десятков километров, прошли через уютный и зеленый городок Ораниенбург и остановились напротив высокой стены с белыми сторожевыми башнями чуть не через каждые сто метров. Поверх стены на кронштейнах тянулись два ряда колючей проволоки, виднелись крыша огромного барака и высокий обелиск в виде прямоугольной, сужающейся кверху трубы, символизируя действовавший в лагере крематорий для сжигания узников. Сам крематорий был после войны снесен, гиды провели москвичей к его сохраненному кирпичному фундаменту. У подножия обелиска стояли изваяния непокоренных узников, к пьедесталу под ними люди приносили цветы…