— Что там? — нетерпеливо спросил отец, когда мы с ним уселись за столом на кухне в ожидании свежесваренного кофе — мама уже колдовала возле плиты.
Я бегло пробежал по крупно выписанным неровным строчкам — и глазам своим не поверил.
«…Нашел я родного сына твоего Сибиряка, Андрея Ильича Касаткина, — писал деду его бывший ефрейтор Щепкин. — Нашел!!! Касаткин Иван Андреевич. Моя дочь Анюта встретила его на ученом симпозиуме — или как их там! — подошла, спросила… А он как стоял, остолбенев, так и сел — хорошо, что диван оказался рядом. Ты прав — всю жизнь они ждали хоть какой-нибудь вести, оскорбительно было это звание «без вести пропавший». Жаль, жена Аля не дождалась — скончалась шесть лет назад. А призывался Андрей Ильич в Кемеровской области…»
Я читал письмо Василия Петровича, а мои родители сидели напротив за кухонным столом и оба беззвучно плакали. Если б это письмо пришло хоть на неделю раньше!..
Смахнув слезы, отец решительно поднялся, заполнив собой всю кухню.
— Вот что, мать… Завтра же полечу в Кемерово. Завтра же! — повторил он грозно, хотя мама не возразила ни голосом, ни движением.
Таллин, 1984—1987
4. Привидения
1.
Гендрик Петрович Купер не любил опаздывать. Но в этот раз его задержали неотложные дела в районном центре, и на день рождения молодой супруги Гуннара Суйтса, своего фронтового друга, он приехал последним.
Из маленького уютного домика с мансардой, стоявшего в глубине большого сада на краю поселка, лились навстречу звуки музыки. Аккордеон гремел на полную мощь, приглашая к танцу. Казалось, еще миг — и сам домик сорвется с каменного фундамента, пустится в пляс, озорно поблескивая очками-окнами. Купер улыбнулся этой неожиданно пришедшей ему в голову мысли и по-молодому взбежал на парадное крыльцо. У распахнутой настежь двери он угодил прямо в медвежьи объятия хозяина дома.
Посаженный на почетное место за столом, Гендрик Петрович стал разглядывать гостей, которых видел здесь впервые.
Внимание бывалого чекиста привлек сидевший напротив мужчина в хорошо сшитом черном костюме, непринужденно и остроумно направлявший общее веселье. Трудно было сказать, сколько этому человеку лет: тридцать пять или сорок пять? Его холеное лицо сияло, в голубых глазах играла лукавая усмешка, рано поседевшие густые волосы волнами обрамляли чистый высокий лоб, а маленькие, аккуратно подрезанные усики и светло-седая бородка придавали лицу импозантный вид…
Что-то очень знакомое, давнее почудилось Гендрику Петровичу в облике этого веселого гостя, который разыгрывал роль доброго волшебника.
Хозяин дома представил их друг другу:
— Гендрик Купер… Освальд Сирель.
Не успел Гендрик Петрович и слова молвить, как к нему подсела милая моложавая приятельница хозяйки и наполнила бокал. А Сирель тотчас же произнес тост за здоровье всех присутствующих и отсутствующих ветеранов, за фронтовых братьев под мирным небом. Вся компания весело поддержала. Снова зазвучала музыка. Соседка пригласила Гендрика Петровича на вальс.
Полковник Купер давно не танцевал, но общее настроение захватило и его, а премилая партнерша нашла, что он танцует отлично… Она была улыбчива и воздушна, ее соломенно-желтые волосы рассыпались по плечам.
— Берегитесь, опасна, как Лорелея, — бросил Гендрику Петровичу Сирель.
Виртуоз аккордеонист между тем обрушил на собравшихся каскад звонких трелей вяндраской польки, и за длинным праздничным столом никого не осталось. В первой паре выступали Освальд Сирель и сама именинница. Задорно кружась, положив руки на плечи партнеру, она почти влюбленно всматривалась в красивое, освещенное белозубой улыбкой лицо Освальда, пока по-медвежьи не вмешался огромный, медлительно-увалистый Гуннар, ее муж, который вдруг так же легко и весело продолжил танец, подмигнув Куперу.
Но последнее слово всегда оставалось за Освальдом. Он уже организовал «казачок», забавно прихлопывая руками, восклицая на исковерканном русском:
— Каза-ссьёк, каза-ссьёк!..
Вальве — так звали моложавую блондинку, приставленную к полковнику Куперу, — была внимательна и тактична. Заметив, что Гендрик Петрович устал, она усадила его на диван, сняла с полки альбом с фотографиями и положила перед ним «для смены впечатлений». И старый чекист, придвинув к себе этот альбом, стал перелистывать его. Но в этот момент Освальд затеял новую шумную игру, и Гендрик Петрович невольно стал следить за ним — за его смешными проделками, за живой мимикой холеного лица. И что-то вновь до боли знакомое почудилось Куперу в его облике в тот момент, когда Сирель, на мгновение задумавшись, сдвинул брови и над его переносицей пролегла глубокая сдвоенная складка…