И потом, что Теодору было известно, какими он располагал доказательствами? Никакими, кроме пары карих, навыкате, глаз да легкого сумасбродства, которое он стал примечать за женой с тех самых пор, как цыган к нему нанялся: в глазах у нее появился блеск, она резво бегала вверх-вниз по лестницам, частенько напевала, а на шее стала носить золотой, на черной бархатке, медальон, ни дать ни взять вольная птица. И если уж говорить без утайки: отчаянное объятие с поцелуями и обжимания в один из вечеров, когда Теодор стоял и подглядывал. И наконец, нечто в том же духе лунным вечером прямо у двери сарая на берегу. Но это и все, что он видел, а там кто его знает! Теодор-отец рассуждал следующим образом: как бы то ни было, на этот раз обошлось без девочки, а если не все обстоит так, как должно бы, тут уже ничего не поделаешь.
Время шло, детям наняли учительницу. Это была дама, чьим обществом Теодор Лавочник мог козырнуть и которой он мог — если уж говорить без утайки — открыто изъявлять свою симпатию, дабы утвердиться в собственных правах и показать жене, что и он тоже не лыком шит. Пусть ее полюбуется! И он ходил с дамой в церковь — без жены, а на Рождество преподнес ей массивное серебряное кольцо для салфетки. Посмотрим, придется ли это жене по вкусу! Что скажут люди, его не трогало, ведь не он же родил ребенка с карими глазами, наверняка люди будут на его стороне. И потом, хозяину Сегельфосской усадьбы никто не указ.
Только и молодой жене его никто не указ, она позволила цыгану сопровождать себя в церковь. Они сидели рядышком на скамье для сегельфосских господ, на виду у всех прихожан, даром что Отто Александер всего лишь цыган и простой работник на пристани. Нет, подумал, должно быть, Теодор Лавочник, так дальше не пойдет! И в тот же день цыгана как ветром сдуло.
Потому как лето уже поворачивало на осень и лов лосося в этом году закончился.
Однако Теодор не стал перегибать палку. Он справедливо указал жене на необходимость новых порядков: дети подросли, особенно девочки, им нужен домашний учитель с приличным образованием. Вот как хитро повел себя Теодор Лавочник, право, хитрая лиса, ну какой, в самом деле, из него сердцеед, он порядком-таки устал таскаться за учительницей и прикидываться, будто страстно в нее влюблен, с него хватит! Все хорошо в меру.
Это он отличный нашел выход из положения: учительница уехала, на смену ей явился домашний учитель. Дети могли теперь обучаться всевозможным наукам, в особенности же мужское руководство пошло на пользу Гордону Тидеманну, развитому не по летам, смышленому мальчику, вот у кого была светлая головка! Пришло время, и его отправили в Тронхейм, сперва в школу, где он стал первым учеником, потом он постигал азы торговли, стоя за прилавком, а в довершение всего провел года два в Германии, где изучал «все до сего дела имеющее касательство»: бухгалтерский учет, торговый баланс, биржевые сделки, вексельное право — обширные и ненужные знания для человека из торгового местечка Сегельфосс, однако способствующие возмужанию и необходимые всякому мало-мальски образованному купцу. Скорее всего в подражание старому лейтенанту Теодор Лавочник хотел дать своему сыну изрядное заграничное образование, в ту пору он несколько раз хорошо заработал на сельди и потому мог раскошелиться, даже на покупку в некотором роде необычных вещей. Так, он поручил сыну, совсем еще зеленому парнишке, подобрать для зал и комнат сегельфосского дома красивую старинную мебель наподобие той, что стояла там прежде, — зеркала в золотых рамах от пола до потолка, диваны и стулья с позолоченными сфинксами и львиными лапами вместо локотников и ножек, картины и вазы, столы и низенькие комоды с инкрустациями. Много чего попалось на глаза Гордону Тидеманну за границей и было отправлено в большущих ящиках домой в Сегельфосс. Надо было видеть все эти приобретения, коим предстояло заново украсить дворец: подлинные предметы старины вперемешку с поддельными, часы, которые, разумеется, не ходили, люстры с там и сям треснутыми подвесками, изделия из бронзы, нарочно покрытые патиной, а в соседстве с ними — великолепная деревянная мебель, в том числе немалое количество кроватей со всевозможными завитушками и золочеными ангелами, предназначавшихся в комнаты для гостей. Новая обстановка настолько превосходила пышностью старую, вывезенную молодым Виллацем, что Теодор с женой несколько растерялись. И оставили вещи стоять до возвращения сына.
В Лондоне Гордон Тидеманн повстречал земляка, молодого Ромео Кноффа, который тоже совершенствовался за границей по торговой части. Кнофф был из Хельгеланна, из большого торгового поселка, куда заходили грузовые и пассажирские пароходы, дом — полная чаша, голубятня, павлиний садок, на главном здании — башенка, на берегу — основательный, залитый бетоном причал. Старый Кнофф, тот был не всегда основателен, но, пережив несколько банкротств, оказавшихся ему на руку, снова очутился на плаву, теперь он занимался перекупкой рыбы на Лофотенах, строил суда, держал бочарню и много чего еще. Короче, предприимчивый делец и крупная шишка. У него было двое детей, сын Ромео и дочь Юлия — Ромео и Юлия!