– Ждать, чтобы все обвинили меня в трусости?
– Но ждать, не значит бездействовать, ведь одно не мешает другому. Впрочем, что мне учить того, кто в умении ходить по головам и ждать своего часа, превзошел самого держателя мира. – Улыбнулся приближенный держателя мира.
– Досточтимый са-ар саги мудр, и я по своей неразумности не пойму его речи. – Так и не пригубив, в недоумении ответствовал ему верный слуга своего государя.
– Бойся предательства, бойся предать, как боишься расплескать переполненную чашу. Бойся расплескать, но не бойся сливать, чтоб не расплескалось. Презрен предавший ради богатства, презрен предавший из страха, нет этому прощенья, и предательство всегда слывет предательством, если только ты сам не разливаешь. А разливаешь…
«Вот к чему, все твои ужимки», действительно с презрением подумал Мес-э. А вслух сказал:
– То и не было предательства?
–Как будто. – Прищурившись, ответил важный гость. – Досточтимый энси догадлив. Как видно, не раз мысли об этом посещали твою черную голову. Ты станешь тем, кого не только примут, но будут чтить своим. Уметь быть своим там, где невозможно, уметь быть принимаемым везде: не в этом ли божественная сущность? А став богоподобны, мы перестаем зависеть от правил мира, богам закон не писан, они сами их пишут.
– Советник Азуф, решил искушением испытать мою преданность государю? – Предательски дребезжящим голосом пропел энси. – Всем известно, ты тот, кто предал и восстал и снова предал, но почему-то не казнен и даже не отдален как прежде, но стал ближе. И потому я не надеюсь, что мои слова сейчас тронут доверие государя. Но если твой совет, да против тебя? Ведь стоит мне лишь подождать…
– Все верно, но ты забыл одно: здесь разливаю я, не ты. Всегда.
Видя, что последние слова напугали его собеседника, Азуф поспешил его успокоить:
– Но я не ищу с тобой ссоры, наоборот, я хочу помочь тебе в разрешении твоих трудностей.
Мес-э, дрожа от волнения, зубами вцепился в чашу, жадно хватая живительную влагу.
***
Луч, проникая сквозь обрешетки окон, прорезаясь их очертаниями, прохаживал по стенам спальни витиеватым рисунком. Поливая из медной лейки, молодая рабыня отдернувшая занавеску, чтобы полить у окна, закончив, потянулась рукой за край, собираясь задернуть ее снова.
– Не надо. Оставь. – Кликнул ей звонкий голос.
Потягиваясь и протирая заспанные глаза, госпожа Элилу попросила одеваться. Пока юная рабыня помогала ей привести себя в порядок, Элилу болтая без умолку, жаловалась ей на жизнь:
– Если бы ты могла представить Забар, какое это мучение, знать, что он где-то рядом, лежит весь побитый, взаперти, и ты ничем ему не можешь помочь.
– Госпожа Элилу, так и не поговорила с господином?
– Что ты! Да я боюсь даже заикнуться Мес-э про него, хотя бы даже просто спросить про жрецов Инанны. Я боюсь ему подать любой повод так думать. Все, кажется, что он тут же обо всем догадается и все прознает. Несмотря на то, что ночами он меня редко навещает, если он хотя бы заподозрит, что у меня в мыслях кто-то другой, я боюсь даже представить, что будет. Он ведь не испугается даже позора, хотя конечно, не посмеет подвергнуть меня утоплению, но отправить меня к моим бедным родителям у него рука поднимется.
– У госпожи родители не бедные и очень уважаемые люди, а предки господина Салаха были лугалями в Нибиру.
Элилу с пренебрежением вытянула лицо:
– Ну что это, по сравнению с тем положением, которое занимает мой муж, с тем богатством, которым он владеет? А пройдет совсем немного времени и он станет заседать в совете Киша. И что я тогда со своими уважаемыми и именитыми предками буду делать в этой глуши, если вдруг он от меня откажется? Он итак, со мной так редко бывает в последнее время. Где он был этой ночью?
– Господин Мес-э очень важный человек, у него много важных дел. – Говоря это, рабыня старалась всем своим видом показать, что вся проникнута несчастиями госпожи и искренне пытается ей сопереживать, но ее внутреннее безразличие к чаяниям юной хозяйки, выдавал невозмутимый вид. Впрочем, вельможная красавица, погруженная в себя, не замечала коварного бессердечия служанки.
– Пфф, знаю я, как он занят. Всем известно, что он с некоторых пор предпочитает смазливых мальчиков и юношей, а может всегда их любил. А ведь когда-то он признавался мне в любви. Ты же помнишь, каким он был тогда. Ты помнишь, какой он был?
– О да госпожа, как не помнить, какой был красавец благородный сокрушитель варваров, разоблачитель изменников и гроза трусов. Мечта всех женщин Калама.