Подростки осторожно отломили на память по веточке с розовыми листьями, вымыли руки в холодном роднике, а поднявшись наверх, снова оглянулись. Когда еще придется увидеть черемуху, одетую в такой убор!..
На поляне весело трещал костер, кипел ведерный чайник, вокруг него рассаживались лесорубы, развязывали сумки и узелки.
— А ведь здорово работнули! — проговорил Чуплай, вытирая руки. — По-марийски — сай! Сажени две нарезали. Как, Мирон, будет два саженных куба?
— Будет, еще с гаком.
— Давайте, хлопцы, к вечеру поставим все пять! По-революционному, назло мировой контре!..
— А контра при чем?
— Яшка помешался на контре! — засмеялись девушки. — А твоему папаше, Рая, нос утер.
— Глядите, ребята, наш математик по лесу ходит!..
В отдалении маячила фигура в сером плаще. Лойко шел медленно, погруженный в свою только ему известную думу. Временами он останавливался, что-то чертил тросточкой на земле. Вот он, кажется, заметил дым костра. С минуту учитель глядел на учеников, пожал плечами, повернулся и так же медленно пошел обратно.
— Белогвардеец! — сплюнул Аксенок. — Мы работаем, а он по лесу разгуливает. — Расстреливать бы таких!..
Когда бригада снова принялась за работу, Чуплай поковылял выбирать место, где ставить дрова, и возле куста можжевельника запнулся за чьи-то ноги.
— Дьявол! Керемет! — по-русски и по-марийски выругался парень. Оглянулся — Женька.
Новоселов сладко спал, положив голову на мягкий мох и широко раскинув ноги в белых шерстяных носках На лице его были намалеваны сажей усы, борода, а на лбу — рога с завитушками.
Чуплай ткнул костылем в бок парню.
— Вставай, драный гимназист! Погляди на кого похож!
Но разбудить Женьку было не просто. Чуплай приподнял его за плечи, бесчувственное тело обмякло и повалилось.
— Это Рая его измазала! — засмеялась Клава. — Ой, страшный!..
Женька протер глаза, увидел на руке сажу и понял, почему все смеются. Как коршун, бросился он за Раей, та шарахнулась и пустилась по лесу. Измазанный, лохматый, в носках без сапог бежал за ней Женька, перепрыгивая пеньки и рытвины, а ребята хохотали и улюлюкали.
— Ой, Чуплай, спаси меня! — взвизгнула Рая, сделав круг, и бросилась хромому на грудь.
В ту же минуту Женька сорвал с нее шлем, вцепился в непослушные вихры. Чуплай с размаху дал ему увесистого тумака. Хохот рассыпался по лесу.
— С ума посходили! Надо дрова пилить, а они бесятся!
Женька отдышался и стал рукавом обтирать сажу.
— Не буду я со Скворечней работать! Преподавательская дочка!.. От нее только пакости. Знаете, кто часы на колокольне понарошку отбил? Она. Сама хвасталась.
— Эх ты, ябеда! — высунулась из-за Чуплаевой спины Рая и показала Женьке язык. — А ты!.. А твой отец взятку Бородину предлагал, чтобы тебя во вторую ступень без экзаменов приняли!.. Десять червонцев новыми. Что, неправда?.. И обещал подряд на дрова взять. «Чего, говорит, ваши коммунары напилят!» А Бородин ему шиш показал!
— Взятка!.. — насторожился Чуплай. — Про взятку мы еще спросим у Бородина. А дочку Скворечни за срыв работы представим на школьный совет.
— Не сердись, миленький Яшенька! — жалобно заюлила Рая. — Больше не буду, клянусь бородой! Лучше возьми меня замуж! Я тебя… Как по-марийски? Пеш йоратем!..
Сказала и вдруг покраснела. Ребята прыснули, девочки смутились. Этого даже от Раи никто не ожидал.
— Смотри, бесстыжая какая!
Чуплай выдрал Таратаечку за космы.
— Узнала по-марийски — люблю, замуж просишься, а шея грязная! Хватит спектакль устраивать, берите топоры!
Совсем неожиданно в лес пришла Клавдия Ивановна. Сережа думал, она посмотрит, как работают, и уйдет, но учительница скинула вязаную кофточку и принялась пилить вместе с Женькой. Пила у нее в руках ходила бойко, а Женька так старался, что лоб у парня заблестел.
В других бригадах дело тоже спорилось.
— Напрасно, Клавдия Ивановна! — виновато сказал Чуплай. — Мы одни управимся.
Щеки Клавдии Ивановны раскраснелись.
— А мне тоже попилить охота! Давай, Женя, давай!
К вечеру затихло перестукивание топоров, замолкли певучие пилы. Бригады принялись скатывать, таскать и укладывать в штабеля саженные сутунки.
— Берем раз!
— Еще раз! — ухало по лесу. Им вторило громкое: «Взяли! Взяли!»
Какое тяжелое бревно! А надо его поднять на верх штабеля. Клава согнулась дугой, Валька отчаянно пыхтел и отдувался. У Сережи задрожали колени, вот-вот он выпустит бревно, тогда оно придавит Вальку… Но бревно подхватили чьи-то сильные руки. Сережа перевел дух — Фима-монашка.