Сейчас можно подумать о себе. Девушка печально поглядела на книги и тетради, бережно сложенные на полке. Нет, вторая ступень не для нее! Выучиться захотела, учительницей стать. Где уж ей, нищенке!
…Беднее ее матери — Натальи-бобылки в деревне не было. Сколько себя помнила Фима, своего хлеба хватало до ползимы. А потом мать надевала на девочку котомку с лямкой через плечо и, перекрестив, провожала в дорогу: «Иди, доченька, свет не без добрых людей».
Когда Фима подросла, бобылка отдала дочь в работницы к богатому мужику. Чего только не делала Фима у хозяина! И детей нянчила, и стирала, и полы мыла, и навоз возила. А случилось такое — одна дорога порченой девке — в монастырь.
Била земные поклоны молодая монашка о холодный церковный пол, обливалась слезами и молила бога: «Очисти меня от блудной скверны!..»
Но бог не внял мольбе грешной девушки, да и за тех, кто принял ангельский чин, не заступился. Когда распустили монастырь, Фима первый раз подумала: «А может, его, бога-то, нет совсем?» Но тут же испугалась греховной мысли и положила сорок поклонов перед иконой Магдалины, которая перед тем, как стать святой, тоже претерпела блуд.
Тетенька сперва близко подходить племяннице к охульникам из коммуны не разрешала, а потом смилостивилась и позволила поступить посудницей на кухню, но чтобы Фима уши затыкала куделькой и не слушала, о чем говорят безбожники.
Повариха была очень довольна старательной Фимой и однажды сказала:
— Чего бы тебе, Фимушка, не поступить во вторую ступень?
— Ой, что вы!.. — испугалась Фима.
— Подумай, девка, не мотай головой!
— Забыла я все. В четвертый класс ходила, да когда это было.
— Новая учительница, Клавдия Ивановна, тебя подготовить хочет. Сама насылалась. Подумай, милая, не все тебе при тетеньке быть.
Взяло Фиму сомнение. Не безбожница говорит, не коммунарка, а повариха Евдокия Романовна. Да как же это так?.. Пришел день, Клавдия Ивановна увела посудницу на квартиру и стала с ней заниматься.
И опять: «А может, его, бога-то, нет совсем?..»
Пересилила коммуна бога, поступила бывшая монашка во вторую ступень. Тетка открещивалась от племянницы и на глаза показываться не велела. Нечего делать, ушла Фима в общежитие.
Да надолго ли? Снова к тетеньке вернулась, как ее паралич расшиб. Не бросать же немощную. Значит, есть бог, и он Фиме учиться не велит.
В углу, в зелени фикусов и гераней, тихо посвистывала любимица Евникии желтая канарейка и беспомощно билась о решетку клетки.
— Не мечись, пичужка, у нас с тобой одна доля!.. — грустно сказала Фима и тихонько всплакнула.
За окном послышались шаги. Опять, наверно, старухи к тетеньке. Снова будут ахать, креститься, уговаривать Фиму звать попа соборовать болящую. Как они опротивели!..
Фима хотела запереть двери, но не успела. К изумлению девушки, в комнату вместо старух вошли Клавдия Ивановна, Мотя Некрасова, Клава, а за их спинами мелькнула веселая рожица Раи.
— Здравствуй, Фима, как живешь? — улыбаясь, сказала учительница и подала руку.
— Здравствуйте!.. — растерялась Фима. — Вы ко мне?..
— К кому же еще? — высунулась Рая. — По заданию ячейки и учкома.
— Пришли тебя в школу звать, — подтвердила Мотя.
Это было так неожиданно, что Фима не сразу поняла, о чем говорят Рая с Мотей.
— Так разве можно мне… теперь?..
— Почему же нет? — удивилась Клавдия Ивановна. — Да ты хоть пригласи гостей сесть. Садитесь, девушки, видите, наша Фима не в себе.
«Наша Фима!» Ее так обрадовало это «наша», что на глазах заблестели слезы. Она поспешно утерлась платком, бросилась подвигать стулья, вытащила из-за перегородки старое кресло, в которое важно уселась Рая и подмигнула.
— Я от этого сиденья хоть святости наберусь!
— Погоди, Рая, — остановила Клавдия Ивановна. — Сперва о деле. Ты правильно сделала, Фима, что не бросила тетку… Да, да, кто бы она ни была. А вот учебу не следовало бросать.
Фима слушала и чувствовала, как заново рождается жизнь. Какие они хорошие! И Клавдия Ивановна, и девочки, и ребята! Клава обняла ее за плечи: «Не печалься, не надо!»
Клавдия Ивановна расспрашивала, как Фима живет, чем питается, есть ли в доме дрова. Девушка покраснела. Каждый день какие-то старухи приносили блины и пироги, просили «помолиться за болящую». Ей было стыдно, она не решалась сказать об этом и молчала, закусив губы.
— А ты бери обед в школьной столовой, — сказала Мотя.
— И никому не кланяйся! — добавила Клавдия Ивановна.