Когда Сережа принес воды, раскрасневшийся Валька засучив рукава усердно размазывал грязь возле кафедры, а под его ногами стояла лужа.
— Моешь?!.
— Фью! — присвистнул Валька. — Пока ты ходил, я полкабинета вымыл. Чего воде в колбах пропадать?
Сережа никогда не мыл пол, но работа Вальки ему не очень понравилась.
— Грязновато, воды мало.
— Мало? А мы ускоренный способ придумаем.
Не успел Сережа опомнится, как Валька выхватил ведро и опрокинул. Журчащие ручьи хлынули в углы, под шкафы и за двери в коридор.
— С ума сошел!.. Лестницу зальет!
Дверь широко распахнулась, черные немигающие глаза Чуплая пригвоздили дежурных к месту.
— Насвинячили!..
— Пол моем… — залепетал Валька. — Немного воды лишнего…
— Разве так моют? Я вот возьму костыль да надаю обоим по шее!
Но вместо этого хромой выхватил у Сережи тряпку, отбросил костыли и с такой стремительностью принялся собирать воду, что чуть не шлепнулся в лужу.
— Нам Некрасова от учкома наряд дала, и нечего указывать, — обиделся Сережа.
— «От учкома, наряд!» — передразнил Чуплай. — Еще задираются! Неси, Валька, воды. Тут ячейка будет заседать, а вы хлюпаетесь.
Валька потащил Сережу к двери и отчаянно замигал.
— Ты не очень с Чуплаем!.. Знаешь, он какой? Даже с Бородиным, заведующим школой, ругается. — И вихрем полетел по коридору.
Сережа с Чуплаем затерли лужу. Хромой приподнялся с колен и только сейчас заметил, что штаны и полы шинели у него мокрые. Опершись на костыль, он похлопал по коленкам и укоризненно посмотрел на Сережу.
— Во вторую группу экзамен сдал, а пол мыть не научился.
Громко разговаривая, в комнату вошли Мотя Некрасова, староста Светлаков и еще какие-то парни и девушки, всего человек семь.
— Не успели вымыть, — сокрушенно протянула Мотя. — А как же собрание?
— Ну-ка марш! — показал Чуплай на дверь Сереже. — Вечерком попозже вымоете, когда мы кончим.
Мотя, улыбаясь, махнула рукой.
— Пусть их моют. Нам не помешают. Когда-нибудь эти пацаны тоже комсомольцами будут.
А Светлаков надулся как индюк.
— Преподавателей на комсомольские собрания не допускаем, а этих головастиков зачем?
Пока комсомольцы спорили, в дверях показался Валька с ведром и, увидев ребят, разинул рот.
— Чего испугался, заходи! — приказал Чуплай. — Мойте, черт с вами, и сами смывайтесь поскорее. Но запомните, что здесь услышите, никому ни слова, ни полслова. Государственная тайна.
Комсомольцы уселись за длинным учительским столом, а Сережа с Валькой стали перемывать пол, стараясь не стучать партами. Чуплай строго посмотрел на ребят, объявил собрание открытым и, приподнявшись на костылях, не очень стройно, но громко затянул хрипловатым голосом:
Все встали, подхватили, комната наполнилась разноголосыми звуками. Мальчики положили тряпки и тоже стали петь.
«Хоть бы немножечко послушать, какая у них тайна», — подумал Сережа.
Потом Чуплай так же строго читал повестку дня: о праздновании шестой годовщины Октября, о читках газет в общежитии, о ликвидации неграмотности в деревне, о заготовке дров для городка, об освещении, о борьбе с подсказками, о неудачах комсомольцев, о борьбе с танцами, ношением галстуков, курением, щелканьем семечек и другими буржуазными предрассудками.
Сережа с Валькой мыли пол и слушали. Каких только вопросов не было в повестке! Об антирелигиозной работе, об уборке картофеля, о столовой и даже о «протаскивании музыкантом Ясновым-Раздольским вредной идеологии на сцену». А где же тайна?
Чуплай читал, что-то вычерчивал в листке и снова читал.
— Шестнадцать вопросов. Какие будут изменения и дополнения?..
— К полночи успеем разобрать? — вздохнула Мотя, а комсомольцы засмеялись. Но секретарь глянул на них так, что сразу стало тихо.
— По первому вопросу я скажу, — продолжал сосредоточенно Чуплай. — Скоро годовщина Октября. Запомните — шестая. Еще ни одна революция в мире шестую годовщину не справляла. И мы должны отметить ее не как-нибудь, а чтобы все в городке почувствовали. Во-первых, подготовить хороший доклад, в международном масштабе положение осветить. В Германии коммунистов в тюрьму сажают, газеты коммунистические закрывают. А наши второступенцы неуды получают, у девчонок танцульки на уме. Герасим три неуда схватил, а на шею галстук повесил. И это комсомолец! Староста группы! Сменял революцию на галстук…
— Чего ты к галстуку прицепился? — побагровел Светлаков.