— Ладно, — ответил он. — Я расскажу. Мне снилось, что все прошло хорошо, за исключением…
— За исключением?
— Когда вы оказались в самом глубоком месте…
— И?
— Там уже был город.
— Ага. Вместе с жителями?
— Они исчезли за тысячи лет до нас. У них были большие чешуйчатые плавники и очень красивые лица. На стенах там мозаика. Яркие, выразительные глаза.
— Что же с ними случилось?
Щипцоверн покачал головой.
— Они не оставили никаких намеков. Если только их великолепный город сам им не является.
— Что же за намек может крыться в совершенстве?
— Вы сами это узнаете, сэр.
Убедить Пикслера было нелегко.
— Почему тебе приснился этот глупый сон? Ты можешь проклясть все мое предприятие.
— Мы ученые, сэр. Мы не верим в проклятия.
— Не говори мне, во что я верю. Найди Малыша.
— Его ищут.
— Нашли?
— Пока нет.
— Ладно, не беспокойся. Я просто подумал, что ему захочется увидеть, как я отправлюсь.
Автоматические двери батискафа закрывались. На лице великого архитектора мелькнула тревога, однако он ей не поддался. Три массивные катушки, одна из которых поставляла в батискаф энергию, вторая — чистый воздух, а третья, самая большая, несла вес огромного судна, сейчас равномерно разматывались. Щипцоверн смотрел на данные экранов вокруг кабины. Сотни крошечных камер, словно косяки одноглазых рыб, образовывали нисходящую колонну, внутри которой находился батискаф; их движение и мерцание предназначалось для привлечения из тьмы любых таинственных существ, населявших эти суровые глубины.
— Что если он никогда не вернется? — спросил печальный голос.
Щипцоверн отвернулся от экранов.
За его спиной стоял Малыш. На этот раз его лицо было лишено улыбки. Он наблюдал за спуском батискафа с выражением брошенного ребенка.
— Мы должны молиться, чтобы он вернулся, — ответил Щипцоверн.
— Я всегда за него молюсь, — сказал Малыш.
— Тогда, дитя мое, советую тебе подумать о другом Боге, и как можно скорее.
— Почему? — спросил Малыш с нотками истерики в голосе. — Думаешь, папа там умрет?
— Разве я это сказал? — спросил Щипцоверн, но его слова прозвучали неубедительно.
— Я слышал, вы говорили о чем-то, что живет глубоко во тьме. Они называются рекоки?
— Нет, мальчик. Они называются реквии.
— Ха! — сказал Малыш, словно поймал Щипцоверна на лжи. — Значит, они существуют.
— Именно это твой отец и собирается выяснить. Существуют они или нет.
— Так нечестно. Он мой. Если он спустится во тьму и не вернется, что я буду делать? Я себя убью. Именно так и сделаю!
— Не сделаешь.
— Сделаю! Вот увидишь!
— Твой отец — особенный человек. Гений. Он всегда будет стремиться исследовать новые места и строить здания.
— Тогда я его ненавижу! — крикнул Малыш. Он вытащил рогатку, зарядил камень и прицелился в самый большой экран. Не попасть в него было невозможно. Экран разлетелся, взорвавшись водопадом белых искр и мелких фрагментов Патентованного стекла Коммексо.
— А ну прекрати немедленно! — рявкнул Щипцоверн.
Но Малыш снова зарядил рогатку, выстрелил, и вот уже второй экран разлетелся на мелкие осколки.
— Я вызову охрану, если ты не прекратишь…
Заканчивать предложение ему не пришлось. На одном из экранов Малыш увидел нечто, заставившее его позабыть о рогатке. Одна из камер-шпионов наблюдала за девочкой, которую Малыш знал — по крайней мере, зрительно, поскольку отец вызвал для него ее образ в ночь, когда вернулся с Острова Простофиль.
— Это Кэнди Квокенбуш, мой мальчик, — сказал Малыш, в точности подражая голосу своего Создателя.
При виде Кэнди вся его злость на Пикслера испарилась. Малыша охватило любопытство.
— Куда ты отправляешься, Кэнди Квокенбуш? — сказал он так тихо, что Щипцоверн не услышал. — Почему не придешь в Город и не станешь моим другом? Мне нужен друг.
Он подошел к нижним экранам и, протянув руку, мягко положил ладонь на ее лицо.
— Пожалуйста, приходи, — прошептал он. — Я могу подождать. Я буду здесь. Просто приди. Прошу.
Глава 5
Следы преступления
Спустя три недели после того, как воды Изабеллы пересекли границу Абарата, заполнив многочисленные улицы Цыптауна и разрушив в своей ярости лучшие старые дома города вместе с муниципалитетом, церковью и публичной библиотекой Генри Мракитта, отец Кэнди, Билл Квокенбуш, начал гулять по ночами.